Соловушка НКВД
Шрифт:
«Рано или поздно им надоест толочь в ступе воду, оповестят полицию, и та начнет профессиональное следствие, тогда уже не удастся отрицать неоспоримое, – размышлял Скоблин, с трудом демонстрируя спокойствие, – от многоопытных сыщиков не отобьешься…»
Допрос затягивался, топтался на одном месте.
Скоблин напомнил о полном к себе доверии Миллера, даже дружбе с начальником, приглашении посетить загородную виллу, о приятельских отношениях своей Надежды и Натальи Миллер. Его не перебивали, позволяли высказаться.
Меж тем за окнами начинали робко высвечиваться крыши домов, погасли фонари – приходил новый день, второй после похищения второго начальника РОВС.
«Пора ставить точку – игра заходит слишком далеко, за предательство спросят строго!» – Скоблин перебрал в уме возможности для спасения и выбрал самую простую, о которой не могли даже подумать в штабе, так как для командного состава русской армии честь была превыше всего.
«К черту честь, достоинство! Жизнь дороже чести!» – Николай Владимирович полез в карман.
– Извините, оставил платок в пальто.
Не спрашивая позволения, вышел из кабинета в прихожую, где, на счастье, никого не было. Английский замок открылся неслышно. Дверь не скрипнула на петлях, так же без шума закрылась.
«Схватятся и решат, что сбежал подальше от штаба. Никто не подумает, что остался в доме, лишь сменил этаж! Только бы Сергей был у себя!»
Сергей Третьяков крепко спал, но стук в дверь поднял с постели. Спросонок не спросил, кто явился ни свет ни заря. Повернул в замке ключ, и его с ног чуть не сбил удачливый, высокооплачиваемый советской разведкой закордонный агент «Фермер», он же ЕЖ-13. С этой минуты Скоблин бесследно пропал для РОВС, французской полиции, жены, растворился в окутавшем Париж предрассветном сумраке…
Хватились Скоблина спустя пару минут. Когда обеспокоенные долгим отсутствием генерала штабисты вышли в прихожую, увидели лишь сиротливо висевшие пальто, шляпу, шарф. Неуверенность в причастности или участии Скоблина в исчезновении Миллера тотчас пропала, никто уже не сомневался, что Николай Владимирович приложил руку к похищению, быть может, убийству. О побеге поставили в известность полицию, попросили дежурного комиссариата безотлагательно подключиться к поиску русского генерала, так как произошедшее за последние сутки было политической акцией.
В комиссариате полиции возникли сомнения.
– Почему настаиваете на политической версии? Отчего отметаете криминально-уголовную? Могли похитить для получения выкупа, что с некоторых пор стало распространенным явлением. Наконец, генерал мог покинуть Францию по сугубо личным делам, не поставив в известность родственников, сослуживцев.
Члены штаба РОВС были возмущены ответом:
– Если не желаете помочь, оповестим через печать об отказе французской полиции расследовать на вашей территории неординарное преступление, вас обвинят в бездеятельности, нерасторопности.
Комиссар Фурье и многоопытный следователь Машле хорошо понимали, что при успешном завершении дела можно рассчитывать на орден Почетного легиона, повышение в должности, звании.
Сразу были подписаны ордера на обыск занимаемого Скоблиным с женой номера в отеле «Пакс» и арест Плевицкой.
Певица встретила непрошеных гостей в халате, непричесанной, еще сонной.
– Вы за Колей, то есть Николаем Владимировичем? К сожалению, его нет, видимо, поспешил в штаб или куда-либо еще по неотложным делам.
– Извольте одеться и проследовать с нами.
– Куда?
– Пока в комиссариат.
– Но зачем?
– Необходимо допросить. Ознакомьтесь с ордерами на обыск.
Французским языком, несмотря на продолжительное пребывание за границей, Плевицкая владела плохо и попросила пригласить переводчика. Первый допрос состоялся в кабинете Фурье.
– Где, с кем были 22 сентября ближе к полудню и позже?
– С мужем. Именно в двенадцать потащила его по магазинам, чего генерал терпеть не может, я же, признаюсь, питаю слабость. Щадя супруга, оставила его в маленьком бистро «У Каролины», сама же выбирала и примеряла наряды, оплачивала покупки, оставила адрес, по которому следовало их доставить. Затем присоединилась к мужу, выпила чашку кофе.
– Сколько времени ездили по городу?
– Не скажу, так как не ношу часов.
– Кто может подтвердить, что генерал Скоблин был неотлучно с вами?
– Хозяин магазина, гарсон в кафе.
– В вашем номере найдена крупная сумма, а именно семь с половиной тысяч франков. Объясните их происхождение.
– В месяц у меня бывает три – пять концертов, за них платят щедро, как положено звезде первой величины.
– Имеете отдельно от мужа банковские счета?
– Да, это удобно.
– Когда последний раз видели мужа?
– Поздно ночью 22-го: отужинали, уснули, проснулась – и уже не застала. Где он, успокойте сердце жены?
Вместо ответа дали подписать протокол допроса.
– Я свободна? – спросила Надежна Васильевна.
– Нет. Вас ждет женский корпус «Пти Роккет».
Певица охнула.
Арестованную доставили в канцелярию парижской тюрьмы. С «Фермерши» сняли отпечатки пальцев, сфотографировали в профиль и анфас, тщательно обыскали – прощупали каждый шов одежды и отвели в камеру предварительного заключения.
Плевицкая переступила порог нового местопребывания (надеялась, временного), обвела отсутствующим взглядом стены, зарешеченное окно, столик с кувшином, кружкой, Библией на французском языке и вспомнила камеру в Одессе, комиссара Шульгу…
Первую ночь спала урывками, просыпалась от кошмаров. Утром попросила у охранницы снотворное, которое держала в отобранном при аресте ридикюле. Ответ был неутешительный:
– Личные вещи без приказа начальника не выдаются.
Плевицкая присела на жесткую койку и снова принялась искать ответ на вопрос: где Коля, что с ним? Если судить по допросу, мужа ищут и не могут отыскать.