Соловушка НКВД
Шрифт:
Машле подтвердил и добавил, что все говорит за то, что два русских генерала похищены или убиты по приказу из Москвы, это произошло не без участия мужа певицы.
– Господа Кутепов и Миллер стали главными врагами чекистов, и те избавились от них руками вашего мужа.
– Это домысел, поклеп на честнейшего человека. Суду потребуются факты, а их, как понимаю, нет.
– Факты будут, притом такие, что не сможете опровергнуть, – пообещал следователь.
Факты участия Скоблина и Плевицкой в похищении (или устранении)
С опозданием провели криминалистическую экспертизу принадлежащей Плевицкой Библии на русском языке: на некоторых страницах отыскали следы химического состава, каким пользуются для тайной переписки.
«Жаль, позволил арестованной уничтожить пометки…» – посетовал следователь и, когда поведал Плевицкой о выводе криминалистов, услышал:
– Библию приобрела в книжной лавочке. Книга была подержанной, отметки могли принадлежать прежнему хозяину.
– При вашем высоком достатке и потрепанная книга?
– Искала Библию на русском, как увидела, купила не раздумывая.
У следователя возникли сомнения в выводе криминалистов – те могли принять за шифр простые карандашные пометки. Еще Машле отметил завидные крепкие нервы подследственной: «Воля сильная, мадам не откажешь и в железной логике. Но вряд ли будет долго упорствовать: спесь сойдет, выдержка изменит. Начнет путаться в показаниях и поймет, что проиграла. Подтолкну к чистосердечному признанию».
Он понимал, что имеет дело с сильным противником, но тем дороже победа.
На какое-то время следователь оставил Плевицкую в покое и переключился на расследование странного груза, который, минуя таможню, подняли на борт «Марии Ульяновой». Узнать, что было в ящике, стало возможным после прибытии парохода во Францию.
– Что погрузили на борт? Ящик был довольно большого размера, более полутора метров, почти в человеческий рост, – спросили капитана судна, и получили исчерпывающий ответ:
– В ящике увезли первоклассную, высоко ценимую женщинами французскую косметику. Приобретали оптом по заказу депутатов Ленсовета для подарков работницам-ударницам. Груз отмечен в судовом журнале.
– Пошлина заплачена?
– Конечно, в торговом представительстве имеется квитанция.
– Отчего излишне поспешно, не завершив разгрузку, покинули Францию?
– Отплыли согласно графику.
– Но груз…
– Посчитали, что будет дешевле вернуть шкуры в Ленинград, нежели платить неустойку за просроченную швартовку. Как капитан, обязан беречь валюту, которая принадлежит народу моей страны.
– По какой причине после отплытия не зашли ни в один порт?
– Ни в Данцинг, ни в Гамбург не заходили, чтобы не терять время. Команда не нуждалась в свежих продуктах и пресной воде – запаслись впрок.
– Нами перехвачена радиограмма, переданная Москвой в адрес советского посольства в Париже, где спрашивается: «Грузите ли аэроплан?» Не имели ли в виду под аэропланом господина Миллера?
– Вопрос не по адресу, задайте его отправителю.
Следственная группа возлагала большие надежды на показания Плевицкой, рассчитывала, что русская певица устанет от одиночества, пожелает излить душу, выдаст местонахождение мужа, поведает о его роли в преступлениях. И чтобы ускорить признание, подселили к Надежде Васильевне «наседку».
Плевицкая очень обрадовалась подруге по несчастию, как заведенная стала жаловаться на несправедливый арест, ужасные тюремные условия, короткие прогулки в тюремном дворике, головные боли, участившееся сердцебиение, вспоминала гастрольные поездки по странам, концерты, поклонников…
«Наседка» слушала и ждала, когда русская обмолвится о муже, его тайной деятельности, попросит оказать помощь в передаче на волю записки. Но Плевицкая говорила буквально обо всем, но только не о том, что интересовало следствие, и «наседку» убрали.
– Русская предельно осторожна, – доложила о неудавшейся миссии «наседка». – По-женски хитра, не по-женски мудра. Обладает крепкими нервами, хотя жалуется на всякие недуги. Плачет лишь по ночам. Не устает твердить о невиновности, больше беспокоится о муже, нежели о себе. О политике ни слова, тем более о делах мужа, словно не в курсе их.
Снова очутившись в полной изоляции от мира, Плевицкая часами сидела на койке, устремив потухший взгляд в одну точку на стене. Перестала смотреться в зеркало, не красилась, порой забывала утром причесываться. Лицо приобрело нездоровый землистый цвет. Пожаловалась надзирательнице на боли в животе, тюремный врач поставил диагноз нефрит, что певица восприняла с полным безразличием.
Однажды попросила бумагу, ручку, чернильницу.
– Одумалась! Будет писать признание! – обрадовались в следственной группе.
Два дня с несвойственным ей прилежанием Надежда Васильевна заполняла листы корявыми строчками, но было это не признание в соучастии в похищении, работе на зарубежную разведку, а новые воспоминания, дополнение к двум изданным книжкам. На третий день желание писать пропало.
«Не мастерица сочинять, – поняла певица. – Не надо рядиться в чужую одежку. Прежние воспоминания не записывала, а рассказывала. Тяжелее сочинительства работы нет, легче спеть два отделения, нежели настрочить пару страниц… К тому же рядом нет помощников, да и тюремная обстановка не располагает к творчеству, закрылось рахманиновское издательство «Таир», некому оплатить типографские расходы. Вырвусь на свободу и уговорю самого талантливого из наших русских в Париже записать новые главы, где будет много сенсационного, но ни слова, ни намека на работу «Фермерши»: моя с Колей тайна принадлежит не нам…»