Сомнительная полночь (сборник)
Шрифт:
Соломон поклонился:
— Если бы я это делал, мадам, я бы уже рекомендовал Анализ.
Маркхэм посмотрел вслед андроиду. Некоторое время он молча прислушивался, потом мягко сказал:
— Итак, непогрешимый Соломон сделал первую ошибку.
— Что ты имеешь в виду?
— Он считает, что может правильно оценить результат воздействия страха на человека.
Вивиан слегка вздрогнула:
— Я бы хотела, чтоб ты не смотрел на все так уж мрачно, дорогой.
Неожиданно Маркхэм засмеялся.
— Беги или дерись, — сказал он весело. — Все та же старая дилемма.
— О чем ты говоришь? —
— О разнице между детерминизмом и доброй волей, а также между андроидами и людьми.
— Я не уверена, что ты мне нравишься, когда выражаешься столь туманно.
— С другой стороны, — заметил Маркхэм, — ты делаешься значительно лучше, когда начинаешь думать.
Они оставались в тропическом саду, пока их не нашел андроид в ливрее и не объявил, что президент Бертранд желает видеть Вивиан и Маркхэма в своем личном кабинете.
Клемент Бертранд сбросил официальную маску. Несмотря на розовый здоровый цвет лица и гладкую кожу, он выглядел утомленным, и в его глазах Маркхэм заметил беспокойство. Он отпустил слугу андроида, предложил Вивиан и Маркхэму выпить, обменялся с ними несколькими банальными фразами и перешел к делу:
— Я сравнительно старый человек, Джон, достаточно старый, чтобы немного помнить времена, когда работа — так называемая работа — все еще была социально желательна. Электроника была… была моим прошлым. Я упоминаю об этом только для того, чтобы уверить вас, что в этой комнате нет жучков. Она не прослушивается. — Он хихикнул. — Соломон, самое чистое химическое соединение в республике, однажды было попробовал. Но я поставил каскад резонаторов, которые разрушили все, что он установил. С удовольствием добавлю, что он понял намек.
Маркхэм улыбнулся:
— Я не ожидал, что вы антиандроид.
— А я и не являюсь им, — твердо сказал Клемент Бертранд. — Я просто антибеспокойство — в любом смысле. Вот об этом я и хочу поговорить с вами. Несколько минут назад я видел Соломона. Он считает, что вы представляете потенциальную опасность для республики. Он думает, что Беглецы могут использовать вас. Он также считает, что вы можете захотеть, чтобы вас использовали. Что вы на это скажете?
— Я не представлял, что андроиды могут быть запрограммированы на мелодраму.
— Не уклоняйтесь. Вы уже встречали Беглецов?
— Если бы и встречал, то был бы дурак, рассказав вам, сэр.
— Дурак или добропорядочный гражданин? Когда вы получили гражданство республики, вы получили определенные обязанности, так же как и права.
Маркхэм нахмурился:
— Мне трудно отнести предательство к своим обязанностям.
Президент устало пожал плечами:
— Если вы хотите быть безрассудным, это ваше дело. Но не делайте поспешных выводов и не недооценивайте Психопроп. Психопроп — это Соломон. Любой другой андроид в этом департаменте просто продолжение его мозга.
— Спасибо, сэр. Я это запомню.
— Вам надо запомнить еще одну вещь. Поскольку вы сначала гражданин, а уж потом человек, Соломон ничего не может сделать, пока вы не совершите ошибку. Но тогда он ударит. И это будет конец Джону Маркхэму, тому Джону Маркхэму, которого мы знаем сейчас.
Маркхэм с любопытством посмотрел на Президента:
— Судя по тому, что вы сказали, сэр, у меня создалось
Президент Бертранд спокойно ответил на его взгляд:
— Такая возможность не исключается, но я — президент республики, и я не хочу развития той ситуации, которая может привести к прямому столкновению между людьми и андроидами. Потому что андроиды победили бы людей. Они существуют, чтобы обслуживать нас всей своей могучей организацией. Они хорошие слуги, но они могут быть и безжалостными врагами, при соответствующей программе.
— Раньше или позже, — сказал Маркхэм, — столкновение произойдет, если только человечество не вымрет. Вот поэтому, я думаю, это произойдет раньше, пока еще у людей есть хоть какая-то смелость.
Президент Бертранд налил себе еще.
— Странно, — сказал он задумчиво, — что у философов, святых, преступников и революционеров есть нечто общее — это элемент насилия.
— Может быть, оправданное насилие лучше, чем мир любой ценой.
— Это одна из неразрешимых проблем, — медленно проговорил президент. — Можно ли вообще оправдать насилие? Вы представитель мира, который дал нам Войну, я — из мира, который пришлось восстанавливать из пепла… Я когда-то учил философию у человека по имени Хиггенс. У него были интересные взгляды на насилие, а также на андроидов и на жизнь. Сейчас он Беглец, между прочим.
Маркхэм застыл.
— Не волнуйтесь, — продолжал президент. — Он все еще жив и свободен — я надеюсь. Но если вы увидите его снова, можете сказать ему, чтобы он не рассчитывал, что чудеса будут повторяться из раза в раз.
— Почему вы думаете, что я встречался с ним, сэр?
— Вы только что сами проговорились. И еще одна вещь. Эта проблема касается вас и моей дочери. — Он спокойно посмотрел на Вивиан, которая слушала в смущенном молчании. — Тебе непривычно выслушивать то, что я сейчас говорю, да? Я обычно вроде статуи; оратор, человек пустых слов. Но иногда, Вивиан, необходимо в поток пустых слов ввести немного смысла. Сейчас как раз такой момент. Несмотря на то что я говорил перед обедом, Беглецы становятся серьезной проблемой. И они это знают. Теперь они ищут некую объединяющую силу, некий символ, который укрепит их и привлечет тех, кто колеблется. Джона пока не вовлекли. Возможно, и никогда не вовлекут. Он может пообвыкнуться в нашем обществе и этим докажет, что Соломон не прав. Но я не хочу, чтобы ты с ним часто виделась, по крайней мере, не хочу, чтобы это было известно, чтобы об этом знали люди или андроиды. Ты понимаешь меня?
— Понимаю, что для тебя это очень важно, — сказала Вивиан. — Никогда не знала, что ты склонен к мелодраме, Клемент.
— Я и не склонен, пока меня не вынудят.
— Скажите, сэр, — вмешался Маркхэм, на языке у которого уже давно вертелся один вопрос, — если я представляю такую потенциальную угрозу, почему меня не поместят в условно живое состояние или что-то в этом роде?
— Для этого должна быть причина, которая удовлетворила бы граждан Лондона. Мы, возможно, кажемся вам упадочными и слабыми, Джон. Но мы пестуем наши собственные иллюзии. А также мы высоко ценим наши понятия об индивидуальной свободе… К черту! Слишком много серьезного для одного вечера. Мне пора отправляться к гостям.