Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI – СХХ.

Цао Сюэцинь

– Барышня, ведь вы не одеты, – отвечала девушка. – И можете простудиться.

Дайюй закрыла глаза, попыталась приподняться. Цзыцзюань и Сюэянь помогли ей, подложив под бока и спину подушки, а сами встали по сторонам.

Но, едва сев, Дайюй сразу ощутила резкую боль и судорожно вцепилась в подушки, затем позвала Сюэянь, сказала:

– Моя тетрадь… – и снова стала задыхаться.

Сюэянь догадалась, что Дайюй имеет в виду стихи, которые недавно исправляла. Быстро разыскала тетрадь, подала ее барышне.

Дайюй кивнула, затем глазами указала на ящик. Сюэянь не поняла. Дайюй разволновалась, округлила глаза, закашлялась, и ее стало рвать кровью.

Сюэянь дала Дайюй прополоскать рот, а Цзыцзюань осторожно вытерла ей губы платочком. Дайюй взяла платочек и снова указала в направлении ящика. Потом опять стала задыхаться и закрыла глаза.

– Полежите спокойно, барышня, – уговаривала ее Цзыцзюань.

Дайюй покачала головой. Цзыцзюань подумала, что она просит платок, и велела Сюэянь достать его из ящика. Та подала белый шелковый платок, однако Дайюй оттолкнула ее руку и с трудом проговорила:

– На котором написаны иероглифы!..

Только сейчас Цзыцзюань поняла, что барышня просит тот самый старый головной платок, на котором были написаны стихи, и приказала Сюэянь немедленно разыскать его и подать Дайюй.

– Отдохните, барышня, – упрашивала она Дайюй. – Зачем себя изводить? Потом посмотрите стихи, когда поправитесь!

Не обращая на нее внимания, Дайюй хотела разорвать платок, но не хватило сил.

Цзыцзюань догадалась, что барышня сердится на Баоюя, но не решилась заводить о нем речь и только произнесла:

– Эх, барышня, опять вы расстроились!

Дайюй опустила голову, сунула платок в рукав, велела зажечь лампу. Пристально на нее посмотрела, отдышалась немного и, наконец, вымолвила:

– Разожгите жаровню…

Цзыцзюань решила, что Дайюй холодно, и сказала:

– Вы бы лучше легли, барышня, а я вас потеплее укрою. А то дым пойдет, и вам станет хуже.

Дайюй покачала головой. Сюэянь разожгла жаровню, поставила на пол. Дайюй потребовала, чтобы жаровню перенесли на кан. Сюэянь выполнила ее желание.

Дайюй попыталась подвинуться ближе к жаровне, Цзыцзюань помогла ей. Тогда Дайюй вытащила из рукава платок и бросила его на пылающие уголья. Цзыцзюань испугалась, хотела выхватить платок из огня, но руки не слушались.

Сюэянь в это время в комнате не было, – она вышла за подставкой для жаровни.

– Барышня! – с упреком произнесла Цзыцзюань. – Что же вы натворили?!

Дайюй, будто не слыша, взяла тетрадь со стихами и тоже бросила в огонь. Цзыцзюань дважды пыталась отнять ее, но безуспешно. Девушка растерялась, не зная, что делать.

Но тут на пороге появилась Сюэянь, кинулась к жаровне и, обжигая руки, вытащила из огня уже наполовину сгоревшую тетрадь.

Дайюй закрыла глаза, словно не желала больше видеть Цзыцзюань. Тогда Цзыцзюань попросила

Сюэянь помочь ей уложить барышню. Сердце ее бешено колотилось. Надо бы позвать кого-нибудь на помощь, но как тревожить людей в столь позднее время? А не позовешь и случится несчастье, придется потом ответ держать. Всю ночь девушки провели в тревоге.

Наутро Дайюй стала еще слабее. После завтрака приступы кашля возобновились, опять появилась тошнота. Цзыцзюань оставила больную на попечение Сюэянь, а сама отправилась к матушке Цзя.

Но там словно все вымерло; девушка не встретила никого, кроме нескольких старых мамок да девочек-служанок для черной работы, которых оставили присматривать за комнатами.

– А старая госпожа где? – осведомилась Цзыцзюань.

– Не знаем, – последовал ответ.

Цзыцзюань удивилась и направилась в комнаты Баоюя. Но и там никого не нашла.

Спросила служанок, те сказали, что им ничего не известно. Тут только Цзыцзюань догадалась, в чем дело.

«До чего черствые, безжалостные люди», – с горечью подумала девушка, вспомнив о том, что последние дни никто не навещал Дайюй. Расстроенная, она вышла.

«Надо бы пойти к Баоюю справиться о здоровье, – пришла в голову мысль. – Но как он примет меня?! Когда-то я над ним подшутила, и он заболел от волнения. Что же будет сейчас? Нечего и говорить! Сердца у мужчин холодны как лед».

Занятая своими мыслями, Цзыцзюань брела наугад, пока не очутилась у двора Наслаждения пурпуром. Ворота заперты, во дворе – ни души. Тут девушка вспомнила: «Ведь Баоюй женится, и для новобрачных приготовили новые покои! Но где они?»

Вдруг она заметила Моюя, мальчика-слугу Баоюя, и окликнула его.

– Ты зачем пришла, сестрица? – спросил Моюй.

– Слышала, что второй господин Баоюй женится, и пришла посмотреть на его свадьбу, – отвечала Цзыцзюань. – А она, оказывается, не здесь! Я даже не знаю, когда состоится брачная церемония!

– Я тебе скажу, только смотри ничего не говори сестре Сюэянь! – шепнул Моюй. – Господа не велели вам об этом рассказывать! Брачная церемония нынче вечером. Для этого случая господину Цзя Ляню велено было приготовить отдельный дом. Может быть, у тебя есть ко мне дело, сестра?

– Нет, ничего, – отвечала Цзыцзюань. – Иди!

Моюй убежал.

Цзыцзюань тупо глядела ему вслед, потом вспомнила об умирающей Дайюй и залилась слезами.

– Баоюй, – процедила она сквозь зубы, – она скоро умрет и не будет служить тебе живым укором! Но я-то жива! Как ты будешь смотреть мне в глаза?

Судорожно всхлипывая, она побежала домой и там увидела, что из-за ворот украдкой выглядывают две служанки.

– Сестра Цзыцзюань пришла! – крикнула одна из них.

Цзыцзюань поняла, что дело плохо, сделала девочкам знак не шуметь и вошла в дом.