Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI – СХХ.
Шрифт:
Фэнцзе поднялась с постели и занялась утренним туалетом, как вдруг вошла девочка-служанка госпожи Ван.
– Госпожа послала меня узнать, поедете ли вы сегодня к дядюшке. Если поедете, она просит взять с собой вторую госпожу Баочай.
Фэнцзе была расстроена разговором с мужем и очень досадовала, что некому заступиться за ее родных; кроме того, накануне в саду она натерпелась страху и сейчас чувствовала себя подавленной.
– Передай госпоже, – сказала она, – что я не могу поехать, дел много. Да и у дядюшки ничего интересного не будет. Пусть вторая госпожа Баочай, если
После ухода служанки Фэнцзе закончила причесываться и вдруг подумала, что нужно дяде передать поклон, раз уж она сама к нему не едет. Кроме того, следовало позаботиться, чтобы Баочай хорошенько подготовилась к визиту, ведь она совсем еще молода. Фэнцзе повидалась с госпожой Ван, извинилась, что не может поехать, а затем отправилась к Баоюю.
Баоюй одетый лежал на кане и с безразличным видом наблюдал, как Баочай причесывается.
Фэнцзе остановилась в дверях, но Баочай, случайно повернув голову, заметила ее, торопливо вскочила и пригласила сесть. Баоюй тоже приподнялся и повторил приглашение.
Баочай строго сказала Шэюэ:
– Ты что, не видела, как вошла вторая госпожа? Почему не предупредила?
– Вторая госпожа сделала мне знак молчать, – улыбаясь, ответила Шэюэ.
– Ты почему не собираешься? – спросила Фэнцзе у Баоюя. – Не хочешь ехать? Взрослый, а ведешь себя как ребенок! Не видал, как причесываются? Целыми днями вы вместе, неужели еще не нагляделся? И как ты не боишься, что служанки станут над тобой смеяться?
Она хихикнула и, в упор глядя на Баоюя, причмокнула губами. Баоюю стало неудобно, но особого значения намекам Фэнцзе он не придал. Зато Баочай смутилась и покраснела.
Сижэнь, которая в это время принесла чай, сделала вид, будто ничего не слышала.
– Не обращай на нас внимания, вторая сестрица, – сказала Фэнцзе, подымаясь с места и принимая чай, – скорее одевайся!
Баоюй бросился помогать жене.
– Шел бы ты лучше вперед, – сказала юноше Фэнцзе. – Разве мужья ожидают жен?
– Мне не очень нравится мой халат, – проговорил Баоюй, – он куда хуже, чем плащ из павлиньего пуха, который бабушка подарила мне в позапрошлом году.
– Почему же ты его не наденешь? – решила поддразнить юношу Фэнцзе.
– Рано еще.
Тут Фэнцзе вспомнила историю с плащом и пожалела, что завела о нем разговор. Баочай принадлежала к семье Ван и приходилась ей родственницей, так что ее можно было не стесняться, но здесь находились служанки, и Фэнцзе стало неловко.
– Вы ничего не знаете, вторая госпожа, – вмешалась в разговор Сижэнь. – Он этот плащ никогда не наденет!
– Почему? – удивилась Фэнцзе.
– Скажу вам прямо, вторая госпожа: у нашего господина какие-то странности, – отвечала Сижэнь. – Когда-то старая госпожа подарила Баоюю плащ, это было в день рождения его второго дяди, но он прожег его в первый же раз, как надел. Я в то время уехала домой ухаживать за больной матерью, но слышала, что Цинвэнь, хоть и расхворалась, за ночь починила плащ, и старая госпожа ничего не заметила. Как-то, еще в прошлом году, господин Баоюй шел в школу, день выдался холодный, и я велела Бэймину взять с собой плащ. Но Баоюй заявил, что больше никогда его не наденет,
– Бедная девочка! – вскричала тут Фэнцзе. – Как мне ее жаль! Она была так красива, и руки золотые, только уж слишком остра на язык! И надо же было, чтобы наша госпожа, наслушавшись сплетен, так жестоко с ней обошлась! Кстати, я давно хотела сказать. Однажды на кухне я видела дочку тетушку Лю – зовут ее, кажется, Уэр, – вылитая Цинвэнь! Я сразу подумала, что хорошо бы отдать ее в услужение Баоюю, на место Сяохун, которую я взяла к себе. Поговорила с ее матерью. Та дала согласие. А тут Пинъэр мне говорит, что госпожа распорядилась не определять к Баоюю служанок, хоть чем-то похожих на Цинвэнь. Пришлось мне отказаться от своего намерения. Но сейчас, когда второй господин Баоюй женат, бояться нечего! Я непременно ее пришлю… Не знаю только, что скажет на это сам второй господин! Если он до сих пор тоскует по Цинвэнь, пусть смотрит на Уэр, ему будет легче…
Баоюй собрался было уходить, но, услышав о Цинвэнь, стал сам не свой.
– А что он может сказать? – вмешалась Сижэнь. – Он давно взял бы ее, если бы матушка разрешила.
– В таком случае завтра же пришлю сюда Уэр, – заявила Фэнцзе. – Если госпожа будет недовольна, все возьму на себя.
Баоюй не мог скрыть своей радости и тут же побежал к матушке Цзя. Между тем Баочай уже оделась. Глядя, с какой любовью относится Баочай к мужу, Фэнцзе невольно вспомнила, что произошло нынче между нею и Цзя Лянем, и обида вспыхнула с новой силой.
– Пойдем к госпоже, – сказала она Баочай, стараясь ничем не выдать своих страданий.
Войдя к матушке Цзя, они услышали, как Баоюй сказал, что собирается ехать к дяде.
– Вот и хорошо, – сказала матушка Цзя, – только смотри не пей лишнего и поскорее возвращайся! Ты ведь еще не совсем здоров!
Едва Баоюй вышел во двор, как вдруг снова вернулся и что-то шепнул на ухо Баочай.
– Ладно, идите скорее, – с улыбкой сказала Баочай и продолжала болтать с матушкой Цзя и Фэнцзе. Вдруг вошла Цювэнь и доложила:
– Второй господин Баоюй через Бэймина велел передать, что просит вторую госпожу Баочай выйти.
– Баоюй что-то забыл? – спросила девушку Баочай.
– Бэймин сказал девочке-служанке, что второй господин Баоюй просит госпожу Баочай скорее выйти, если же она раздумала ехать, пусть не стоит на ветру, не то простудится.
Матушка Цзя, а за ней и все остальные рассмеялись.
Баочай густо покраснела и, повернувшись к Цювэнь, тихонько произнесла:
– Ну и дура! Стоило из-за этого бежать сломя голову!
Цювэнь, давясь от смеха, вышла и велела девочке-служанке хорошенько отругать Бэймина. Однако Бэймин отмахнулся от нее и убежал, крикнув на ходу:
– Ради этого я сошел с коня и вернулся. Ведь если бы не передал, досталось бы мне от второго господина. Передал – меня все равно ругают!
Девочка-служанка, смеясь, убежала в дом и передала эти слова матушке Цзя.
– Иди, – сказала матушка Цзя, обращаясь к Баочай, – не волнуй его!
У Баочай не проходило чувство неловкости, а тут еще Фэнцзе стала ее поддразнивать, и ей ничего не оставалось, как уйти.