Сон в красном тереме. Том 1

Цао Сюэцинь

Все закивали в знак согласия.

Ли Вань взяла рукопись Тань-чунь и начала читать:

ВОСПЕВАЮ БЕЛУЮ БЕГОНИЮ

Травы замерзли, косые лучи возле двойных дверей. Вазы, покрытые мхом изумрудным, после дождя полней. С яшмою схожие сущность и дух что чистотой превзойдет? Снегу подобные кости и плоть слиты с душою своей. Сердце душистое слабо трепещет, прелесть лишилась сил; Тени дробятся, три стражи прошли, стала луна темней. Нужно ли шелковой этой отшельнице рядом с бессмертными стать? Пусть она вместе со мной в восхищении сумрак восславит ночей.

Когда чтение было окончено, все одобрили стихи Тань-чунь, и Ли Вань взяла стихотворение Бао-чай.

Душистая прелесть твоя драгоценна у днем затворенных дверей. Своею рукою налью из кувшина замшелую вазу полней. Хотела б отмыть я от пятен помады осеннюю тень на ступенях; Тебя призывают снега появиться в росистой оправе своей. Теперь я узнала: цветы обретают от нежности большую прелесть, Но как мне добиться, чтоб яшма не стала от долгой печали темней? Владыку Бай-ди одарить я желаю достойной его чистотою, Безмолвно, безмолвно изящество это во мраке осенних ночей.

– Вот так «Царевна Душистых трав!» – воскликнула Ли Вань и взяла стихотворение Бао-юя.

Этой осени бледно-прозрачная тень у двойных отразилась дверей. Осыпается снег с твоей ветки седьмой, твоя ваза полней и полней. Как Тай-чжэнь, ты отбросила после купанья ледяную прозрачную тень; Только Си-цзы белеющей сердце сравнить можешь с яшмой – душою своей. Ветер утренний не уничтожил печаль, пятен тысячи не просушил; Ночь дождливая много добавила слез, и следы их от влаги темней. Одиноко склоняюсь к перилам резным, и как будто нарочно тогда Стук вальков и тоскующей флейты мотив в тишине раздается ночей.

– Самые лучшие стихи у Тань-чунь! – заявил Бао-юй, когда Ли Вань окончила читать. Однако Ли Вань не соглашалась с ним и хотела присудить первенство Бао-чай.

– В стихах сестры Бао-чай больше, чем в других, отражается характер, – сказала она, а затем стала торопить Дай-юй.

– Уже все окончили? – спросила Дай-юй.

– Все.

Дай-юй подняла кисть, одним росчерком написала все стихотворение и бросила его на стол. Ли Вань взяла листок и принялась читать:

Мой полог из Сян вполовину откинут у полуоткрытых дверей. Щебенкою льдистой покрыта земля, и яшмою ваза полней.

Едва Ли Вань прочла эти строки, как Бао-юй не выдержал и стал громко выражать свое восхищение, восклицая:

– И как только она сумела так придумать!

Ли Вань продолжала читать:

Я груши цветок незаметно возьму — бутоны темней, чем твои; Ты сливу цветущую можешь сравнить с душой уточненной своей.

– Какое глубокое чувство заключено в этих строках! – восхищенно закричали все. – Замечательно!

Бессмертные феи в пещерах луны соткали рукав этот белый; У девы, грустящей в коричных покоях, следы ее слез все темней. Прелестна, стыдлива, молчишь и молчишь, и некому сердце открыть. На западный ветер склонилась, устав, под сумраком темных ночей.

– Это стихотворение самое лучшее! – в один голос заявили все, когда окончилось чтение.

– Если говорить об утонченности и оригинальности, я не возражаю, – сказала Ли Вань, – а если говорить о глубине мысли, оно, несомненно, уступает стихотворению «Царевны Душистых трав».

– Суждение вполне справедливое, – согласилась Тань-чунь. – «Фее реки Сяосян» присуждается второе место.

– Что касается «Княжича, Наслаждающегося розами», то его стихотворение самое неудачное, – сказала Ли Вань. – Вы согласны с моим мнением?

– Мое стихотворение плохое, – подтвердил Бао-юй. – Ты совершенно права. Но только мне кажется, что стихи «Царевны Душистых трав» и «Феи реки Сяосян» следовало бы сопоставить еще раз.

– Не вмешивайся, все будет так, как я решила, – оборвала его Ли Вань, – кто еще раз заведет об этом разговор, будет оштрафован.

Бао-юю пришлось замолчать.

– Отныне я назначаю собрания нашего общества на второе и шестнадцатое число каждого месяца, – продолжала Ли Вань. – Раздавать темы и подбирать рифмы для стихов тоже буду я. Если на кого-нибудь и в другое время найдет вдохновение, можно устраивать дополнительные собрания, пусть даже ежедневно, – я возражать не стану. Но второго и шестнадцатого числа всем являться непременно.

– Надо же дать нашему обществу название! – спохватился Бао-юй.

– Слишком простое название будет банально, – заметила Тань-чунь, – слишком вычурное тоже нехорошо. Да! Наше общество можно назвать «Бегония», поскольку мы начали сочинять первые стихи именно об этом цветке! Правда, это немного простовато, зато в названии отражается действительность.

Предложение Тань-чунь не вызвало возражений. После этого все немного поболтали, выпили вина, поели фруктов, а затем разошлись: одни отправились домой, другие к матушке Цзя и госпоже Ван. Но об этом мы рассказывать не будем.

Сейчас речь пойдет о Си-жэнь. Когда она увидела, что Бао-юй прочитал письмо и тотчас ушел вместе с Цуй-мо, она никак не могла догадаться, в чем дело. Потом появилась привратница с двумя горшками бегонии. Си-жэнь еще больше изумилась, стала спрашивать ее, откуда эти цветы, и та ей все рассказала.

Си-жэнь приказала поставить цветы, попросила привратницу немного подождать в передней, а сама удалилась во внутренние покои. Там она отвесила шесть цяней серебра, взяла три сотни медных монет и, возвратившись обратно, сказала привратнице и сопровождавшей ее служанке:

– Серебро отдадите слугам, которые принесли цветы, а медные деньги можете взять себе на вино.

Женщины встали и, приветливо улыбаясь, поблагодарили Си-жэнь, но брать деньги не хотели. Только после настоятельных уговоров Си-жэнь они наконец согласились.

– Кроме вас, у ворот кто-нибудь дежурит? – спросила их Си-жэнь.

– Ежедневно четыре человека, – ответила привратница. – Это на случай, если кто-нибудь из господ вздумает послать с поручением. Если вы хотите что-нибудь приказать, барышня, мы передадим.