«СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ»

«Ну, за каким рожном я летел на эту Землю?! Ну, за каким рожном я лез в университет? История театра, баловной эстет—философ… Конкурс—то какой был!.. Тьфу! Сидел бы лучше на своем Лигере-Столбовом. Женщины там есть. Гусаром стать можно. Схимником - и подавно. Что еще? Нет, вот завалю экзамены, плюну на все - и улечу домой. К маме».

Ривалдуй вздохнул и уселся на кровати, муторно уставясь в потолок.

Беда!..

А может, рано улетать?

Шекспира он, конечно, не читал, но ведь сдать—то - можно! Не глупее же он остальных.

Тут вспыхнула лиловая почтовая лампочка,

Надпись растаяла, и Ривалдуй тихонько охнул. Деканата он боялся пуще смерти. Просто так его не вызывали никогда, но вечно - по делам житейского разгула. Собственно, вначале его это даже радовало - все же личность, себе на уме, гусар в науках и в быту, - а потом частые наскоки начальства стали его раздражать. Он бы, конечно, угомонился, но…

Энергичный он был человек. Не зря его мама в детстве порола. Он вспомнил и прослезился. Потом встал, застегнул рубашку на все магнитопупки, потрогал подбитый сегодня утром левый глаз и, внезапно успокоившись, вышел в коридор. Не иначе, как из—за драки вызывают. А это - пустяки. Дело привычное. Тут уж он знал, что говорить.

– Здрасьть!
– сказал он декану и, изобразив умиленье на лице, томно шаркнул ножкой.

Декан любил, чтоб было церемонно.

– А!
– вскричал тот, вспрыгивая навстречу Ривалдую, и парик с незабудками съехал ему на ухо.
– Рад видеть!
– гукнул он и кулачком подпихнул парик на место.
– Если я не ошибаюсь… Вы кто такой?

– Ривалдуй - Запсена сын, студент с Лигера—Столбового. Как детишки?

– У меня детишек нет, - сообщил декан уныло.
– Вы с какого факультета?

– С историко—театральной экспертизы!
– возликовал Ривалдуй.
– Театровед!

– Гигант?
– осведомился декан.

– Это я гигант, - вдруг предупредительно выступил из—за шкафа пухленький маленький студент в очках.
– Пупель Еня. Тоже, знаете, со Столбового.

– Земляк!
– воскликнул Ривалдуй.

– Оставьте меня, - ответил Пупель Еня и важно поправил очки в матерчатой оправе.
– Я наказан, но прошу меня ни с кем не путать.

– Ах ты, батюшки, беда: совсем забыл!..
– всполошился декан.
– Девятый час человек в углу стоит. Не устал?
– заботливо поинтересовался он.

– Я же гигант… - вздохнул Пупель Еня.
– Гигант полового бессилия… Между прочим, эти ваши наказания меня до гигантизма и довели. Где это видано, чтоб человек неделями из угла не вылезал?! У нас на Столбовом…

– Ты только не сердись, - предупредил декан.
– А то я тоже рассержусь. И - всё тогда… Вы понимаете, - обернулся он к Ривалдую, - студент темноты боится. А как же история театра, тьма веков?!. Вот я его в темный угол и ставлю, чтобы привыкал. А он сердится, говорит, что все равно боится. Тут уже сержусь и я. Ну, боишься все?

– Боюсь, - пробасил гигант и заплакал.
– Я в космонавты уйду. Ну вас с этим театром.

– В космонавты… - мечтательно повторил Ривалдуй.

– Инн—дэ? Вы тоже - боитесь темноты?
– подозрительно спросил декан.

– Нет, - с чувством отозвался Ривалдуй.
– Я боюсь завтрашнего экзамена.

– Вот для того—то я вас и позвал, - со значеньем сообщил декан.

«Мать честная!..
– подумал Ривалдуй.
– Значит, драка не при чем? Вот и влип…»

– Мы тут насчет методы размышляли… - начал декан.
– Как бы все поинтересней, как бы это, значит, так… О хронопрочешизме не слыхали?

– Нет, - сознался Ривалдуй.

– Не беда! Теперь вы все узнаете!
– Голос декана начал крепнуть и потрясать. От охватившего его ораторского жара парик обвис и начал тлеть, отчего декан взвился еще сильнее.
– Великолепно? Да! Неоспоримо? Да! Вы думаете, это шутки—прибаутки? Нет! Это только начало!

– На меня с потолка летит. Потише, - пожаловался из угла гигант Пупель Еня.

– Знаю, - сухо отозвался декан, но притих.

Глядя на него, Ривалдуй вдруг ощутил смертельную тоску и пакостный зуд в кулаках. Однако он вовремя вспомнил, что мордобой с деканом экзаменов не отменяет, и потому лишь насупился и снова браво шаркнул ножкой. Декану это понравилось. Он чуток отхлебнул из граненого лафитничка и, добро заведя глаза, заворковал:

– Театр - это глыба, кулуары, океан… Да—с! Хиханьки и хахоньки - как исторические откровения. И - наоборот. Маски, роли, гонорары и гастроли. Я сам бывалый гастролер. Тартюф, Отелло, Макинпот, коза—дереза… Сколько граней! Вот вас в одну и запихнут.

– За что?
– перепугался Ривалдуй.

– Зачем!
– поправил декан.
– А все затем, чтоб было легче. Мы тут насчет методы размышляли. Как бы это все поинтересней… О хронопрочешизме не слыхали?

– Нет, - сознался Ривалдуй.

– Тогда - объясняю: вы Шекспира не читайте, а все будет по—другому. Мы вас в «Отеллу» зашлем. Прямо - в самую рукопись. Там вы малость пооботретесь, разговоритесь, а потом - р—раз!
– и назад. На экзамен, значит. Тут все и выложите. Как поняли, как вжились. Какие проблемы, какие средства. Идея, композиция и - характеры. Вы - очевидец, соучастник, вам, так сказать, дано. Ясно?

– Не совсем, - поморщился Ривалдуй.
– Я ж ни обычаев, ни языка не знаю…

– В Засыльнике всему научитесь, - махнул рукой декан.
– Очень толковое место. Наука сегодня в ногу с театром идет. Не забывайте.

– А когда лететь?
– осведомился Ривалдуй, почувствовав подвох.

– Да прямо сейчас! Давайте—ка я вас провожу… Вы будете первый, - ободряюще подмигнул декан.

– А я стоять, что ль, буду, да?
– высунулся из—за шкафа Пупель Еня.

– А темноты ты все боишься? Строго спросил декан, поправляя парик.