Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров
Шрифт:
— Даже вполне!
Мужики сдвинулись, образовав место для дамы, и старший взял бутылку.
— Деловая баба! Выпьешь?
— Не пью.
— Понятное дело. Как можно пить, когда кандалы на руках?!
Конвоиры рассмеялись, чокнулись алюминиевыми кружками.
Сонька окинула быстрым взглядом одежду старшего, увидела выступающий из его кармана изящный нож с цветной наборной рукояткой.
— Вот, допустим, ты и есть самая настоящая Сонька Золотая Ручка, — продолжал лидировать старший конвоир. — А я не верю. Чем можешь
— Суд докажет.
— До суда надо еще доехать. Ау нас ведь тут свои законы. Не понравишься ты, допустим, Польке Бугаю…
— …или, наоборот, очень даже понравишься! — вставил второй конвоир под дружный хохот.
— Хоть то, хоть другое — все одинаково погано. И обнаружим мы тебя придушенной в уголочке клети.
— В клети четыре уголочка, каждому найдется место, — усмехнулась Сонька, поплотнее придвинулась к конвоиру и как бы невзначай облокотилась о его бок, поближе к ножу.
Старший конвоир налил полстакана водки, поставил перед воровкой.
— Пей, жизнь сразу станет веселее.
— Для меня она и без водки веселая. — Девушка подвела скованные руки к самому его карману, одной рукой аккуратно извлекла нож и переложила во вторую.
Мужчины выпили, и один из них, заметно опьянев, попросил:
— Если ты та самая Сонька, чухани-ка у нас чего-нибудь.
Она улыбнулась, показала скованные руки:
— Сними кандалы, покажу.
От дружного хохота конвоиров дрогнули стены.
— Умная, сучка! Без кандалов ты даже портки с нас снимешь!
Старший некоторое время внимательно изучал лицо девушки, одобрительно причмокнул губами:
— Хорошая. Если б не воровка, женился бы. Нерусская, что ли?
— Еврейка.
— Я так и понял. А чего ж, ежели еврейка, воровать стала? Ваш народ вроде не ворует. Надурить — запросто, а чтоб воровать — это только наши.
Лицо Соньки стало жестким:
— Знаешь, что такое черта оседлости?
— Ну.
— Никогда не жил там?
— А с какого хрена? Я ведь русский! Это вам, евреям, и прочей нечисти приближаться к нам не велено.
— Вот потому и стала воровать.
— Ты, Сонька, не засирай нам мозги, — вмешался тот конвоир, что привел ее. — Мы эти штуки знаем: поначалу разжалобишь, а там глядь — карман пустой. Все дотла, ширмачка, выгребла… — Он поднялся и скомандовал: — Марш на место!
Воровка опустила руки и послушно двинулась на выход.
Когда Сонька вошла в свою клеть, ее встретили дружным вопросительным молчанием. В глазах Кати светился восторг.
Воровка спокойно оглядела женщин, направилась к полке, на которой восседала Полина Бугай.
— Освободи место, — приказала она коротко и жестко.
У той округлились глаза.
— Чего вякнула, шваняйка? — Она поднялась, надвинулась на Соньку. — Отскочь, пока цела!
Сонька взяла двумя руками сворованный ножик и приставила его к отвисшему животу тетки.
— Прирежу.
Полина опустила глаза, увидела лезвие, напряглась.
— Умом рехнулась, что ли?
— Пошла на свое место!
— Я… на своем.
— К двери, шмоха! Там теперь твое место!
Тетка на неверных ногах покорно протолкалась на указанное место и тут же опустилась на пол. Сонька посмотрела на других авторитетных арестанток, занявших полки, и распорядилась:
— Ну-ка, слазьте тоже! К Польке все! Живо!
Женщины нехотя покинули належанные места.
В это время дверь с треском открылась, на пороге стоял конвоир.
— Сонька! — заорал он. — Ты, что ли, стерва, ножик у старшого сперла?
— Лови!
Она бросила ему добычу, он ловко поймал ее и с восторженным удивлением произнес:
— Ну, девки!.. Знатная товарка меж вас, бойтесь ее!
Когда дверь закрылась, Сонька позвала остальных арестанток:
— Занимайте места, барышни! Теперь мы тут главные!
Митрофановский зал Московского окружного суда, длинный, узкий и мрачный, был под завязку заполнен разношерстной публикой. Все хотели посмотреть, а главным образом послушать преступницу, имя которой день ото дня становилось все громче и популярнее в России.
В первых рядах сидели потерпевшие: банкир Догмаров, одураченный когда-то ювелир фон Мейль, владелец одесского ювелирного магазина Циммерман с сыном Мойшей, и, по иронии судьбы, рядом с ними расположился хозяин московского магазина драгоценностей на Петровке господин Хлебников. Поразительным образом в судебном зале оказался бургомистр германского городка Типлиц герр Вильгельм Вернер. Он держался настороженно и подчеркнуто независимо.
В самом конце первого ряда сидел Володя Кочубчик вместе со своим адвокатом. Адвокат все время что-то нашептывал Кочубчику, и тот методично кивал.
Во втором ряду расположилась напряженная от ожидания и незнакомой обстановки родная сестра Соньки Фейга. А рядом с нею затравленно озирался бывший муж воровки. Шелом Школьник, располневший, с сильно выпирающим брюшком. Фейга была вся в дорогих украшениях, словно явилась не в суд, а на важный прием.
Здесь же печально и отрешенно присутствовала Мирра Грильштейн, с которой Сонька бакланила лавку Циммермана. На Мирру заинтересованно оглядывался прыщеватый Мойша.
Кроме того, в зал набилось несметное количество газетных репортеров, фотографов с громоздкой дымной техникой и просто зевак. В этой нервозной катавасии сильно выделялся бледный и ненормально спокойный пан Тобольский, занявший крайнее место в последнем ряду.
Место для судей представляло собой небольшое возвышение, на котором покоился стол, покрытый зеленым сукном. Позади стола стояли три кресла с высокими резными спинками. Слева от судей висел киот со Спасителем, здесь же стоял аналой, а чуть в глубине — столик секретаря суда.