Сонька. Конец легенды
Шрифт:
Состав набирал скорость, вагоны проплывали перед глазами княжны и Крука, и вот ушел последний, и на перроне вмиг стало как-то пустынно и тихо.
Михеля обнаружил дворник-армянин, когда утром подметал одну из улиц на Молдаванке.
Увидел человека, лежащего на скамейке, подошел поближе, ткнул метлой.
— Эй, эржан, чего развалился?.. День начинается, на работу пора!
Снова ткнул, человек не шевельнулся. Дворник с усилием развернул его к себе, увидел закрытые глаза,
— О, шатлах!.. Этого мне только не хватало, — заоглядывался, высматривая городового, достал из кармана фартука свисток. — Клянусь, нехорошо день начинается… Очень нехорошо.
Поезд шел на большой скорости, за окнами проносились деревья, какие-то постройки, пасущиеся коровы, лошади.
Конвоиры спали, облокотившись друг на друга.
Князь осторожно поднялся, так же осторожно открыл дверь и вышел из купе, сильно прихрамывая, направился в сторону тамбура.
Он потрогал ручку входной двери, с усилием опустил вниз — она поддалась. В лицо ударил ветер — плотный, сильный.
Ямской шагнул на самый край верхней ступеньки, уставился на проносящийся внизу крутой обрыв. Смотрел долго, пока не стала кружиться голова. Он швырнул трость, сделал движение вперед и уже готов был ринуться следом, как вдруг услышал за спиной:
— Осторожно, сударь!.. Так можно свалиться, костей потом не соберешь.
Проводник отодвинул князя от открытой двери, запер ее на ключ, посоветовал:
— Больше так не шуткуйте… Первый раз судьбу испытаешь, второй раз сама припрется.
Андрей не ответил, покинул тамбур и, придерживаясь руками за стенки, двинулся к своему купе.
Полицмейстер был крайне удивлен и даже польщен визитом столь высокого столичного гостя. Принял из рук Улюкая визитную карту, поизучал ее, с почтением положил на свой стол.
— И что же привело товарища секретаря Государственной думы в наш тихий провинциальный городок?
— Не такой уж и тихий и не такой уж и провинциальный, — ответил с вежливой улыбкой Улюкай, усаживаясь.
— По сравнению со столицей — провинциальная дыра! — воскликнул Аркадий Алексеевич, располагаясь напротив. — При утверждении на должность полицмейстера я имел удовольствие созерцать всю вашу содомскую вакханалию!.. Даже под несущийся автомобиль едва не угодил! — полицмейстер громко расхохотался воспоминаниям, затем быстро умолк, заглянул в визитную карту. — Так по какой надобности вы пожаловали ко мне, господин Валеев?
— Дело довольно деликатное. И необычное, — Улюкай внимательно посмотрел на Соболева. — Вам ведь, господин полицмейстер, известно, что в вашем городе скрывается знаменитая воровка Сонька Золотая Ручка?
— Вот те на!.. Неужели эта прохиндейка умудрилась обчистить какого-нибудь депутата?
Вор оценил шутку чиновника, улыбнулся:
— Депутата —
— Когда ж это она умудрилась?.. Она ведь почти шесть лет коптилась на Сахалине!
— Сонька на Сахалине, дружки на воле. Вот и умудрилась.
— Да, подобная публика на все способна! — Соболев насмешливо посмотрел на гостя. — Полагаете, она вернет украденное?
— Во-первых, нужно как следует наказать стерву. А во-вторых, сама не вернет, а вот на подельников повлиять сможет.
— И вы, значит, желаете, чтобы я немедленно поймал воровку?
— Чем быстрее, тем лучше.
— А как вы себе это представляете? — удивился Аркадий Алексеевич. — Мы почти месяц бегаем за этой поганкой, а результата почти никакого. К нам на подмогу даже следователи из Петербурга прибыли!
— Но дочку-то вы поймали?
— Но не Соньку же!
— Выпустите дочку, поводите по улице под присмотром, глядишь, и на Соньку вырулите.
— Э, нет, — погрозил пальцем полицмейстер. — Подобный фокус мы уже проделали с ее папашкой, и второй раз такая акула вряд ли пойдет на подобного живца.
— А вы попробуйте. Чем вы рискуете?
— Чем рискую? — переспросил полицмейстер. — Ну, хотя бы тем, что воровская шобла вряд ли упустит шанс дюбнуть дивчину. А уж двоих потом их черта с два найдешь.
— В Одессе плохая полиция?
— В Одессе хорошие воры. На себе еще не почувствовали?
— Пока не довелось.
— И не приведи господь, чтоб такое случилось. Будете бежать до столицы быстрее паровоза!
Улюкай поднялся.
— Жаль, что мы не нашли общего языка.
Соболев с иронией окинул его взглядом.
— Может, это и хорошо? А то ведь потом разберись, кто больше молотил этим общим языком, — поднялся проводил гостя до двери. — Получается, других вопросов у вас ко мне нет?
— Получается, что нет.
— Серьезные, видать, дела решаются в Думе, если господ депутатов так волнует судьба воровки. Даст Бог, наведете наконец порядок в многострадальной России-матушке. А то все бардак да бардак. Надоело, господа!
Возле двери пожали друг другу руки, и Улюкай покинул кабинет.
С одесскими ворами Улюкай повстречался в тот же вечер.
Он пешим направлялся в сторону отеля, в котором остановился, как вдруг его догнала закрытая карета, дверца которой распахнулась, и из нее высунулся не кто иной, как Сёма Головатый.
— Как дышится уважаемому гостю одесским воздушком?
— Отлично дышится, — ответил петербургский вор.
— А мы прямо-таки испереживались за вас. Разве ж можно с таким видом ходить по этому уркаганскому городу? Садитесь, мы как раз в вашем направлении, а то не дай бог прирежут.
— Я сам кого угодно прирежу, — засмеялся Улюкай.