Сонька. Продолжение легенды
Шрифт:
— Не хочу, чтобы ты была совсем старой, — заявила Михелина.
— А мне, Миха, нравится черный. — Княжна теперь тоже называла подругу так. — Чтоб совсем черный-черный.
— Черный тоже старит, — возразила Сонька.
— Мама, надень, — попросила дочка. — Ну правда, надень. Пожалуйста…
Воровка хмыкнула, послушно натянула парик, и девочки прямо-таки покатились от смеха.
— Настоящая баба-яга! — хлопала в ладоши Михелина.
— А вот этот? — Сонька надела светлый парик и от неожиданности даже застыла. На нее смотрела
Девочки тоже замолчали.
— Мне нравится, мама, — сказала дочка.
— Мне тоже. — Княжна подошла к воровке, обняла ее. — Вы у нас самая красивая мама.
В соседнем помещении раздался предупредительный кашель, и в комнату вошел дворецкий. Он никак не смутился примеркой париков, протянул Анастасии конверт.
— Письмо, барышня…
Та взглянула на конверт и ахнула:
— От кузена!
К ней тут же бросилась Михелина, в четыре руки они разорвали конверт, и княжна стала читать:
— «…Милые мои, любимые и ненаглядные Анастасия и Анна!» — Девочка бросила взгляд на подругу. — Анна — это ты.
— Помню.
— «…Сказать, что я скучаю, это значит ничего не сказать. Здесь вокруг взрывы, кровь, смерть. Бессмысленности и бездарности этой бойни никто не понимает. Но надо воевать. Воевать, несмотря ни на что, — ведь это наш долг, мы защищаем Отечество. — Голос Анастасии дрогнул, глаза наполнились слезами. — Мне так не хватает вас, любимые мои. Я отсчитываю каждый день, каждый час, когда вернусь наконец к вам, в дивный наш Петербург, вместе мы пройдемся по славному Невскому, будем радоваться жизни, наслаждаться друг другом, любить друг друга… Настенька, передай, пожалуйста, моей дорогой Анне, что люблю ее бесконечно, отчаянно жду нашей встречи, клятвенно обещаю по возвращении с войны предложить ей свою руку и свое истосковавшееся сердце…»
Княжна не смогла читать дальше, счастливые девочки обнялись, о чем-то зашептали друг другу и рассмеялись.
Сонька смотрела на них с умилением и грустью.
Ворота особняка Брянского открылись, из них выкатилась крытая повозка и понеслась вдоль Фонтанки. Кучер филеров хлестнул лошадей, их повозка помчалась вслед за княжеской.
Спустя какое-то время из ворот выехала вторая карета, повернула в другую сторону и вскоре скрылась из глаз за изгибом Фонтанки.
Невский, как всегда, был довольно плотно заполнен праздной публикой. Народ большей частью гулял, некоторые спешили по делам или же останавливали повозки либо кареты и также уезжали по надобностям.
В этой толпе двигалась не спеша и с достоинством немолодая светловолосая дама в изысканной одежде, в очках тонкой оправы и с дорогой сумочкой на руке. Изредка она останавливалась у магазинных витрин, любовалась выставленным товаром и шла дальше.
Сонька все-таки решила зайти в один из модных магазинов.
Народу было здесь довольно много, дама пробралась
Уже готовясь покинуть магазин, она вдруг заметила приоткрытую сумочку важной дамы с выглядывающим из нее крокодиловым портмоне, подошла вплотную к ней, и портмоне в одно мгновение было в ее руке.
Сонька быстро сунула его в коробку с покупками и вышла на улицу.
Отойдя шагов на сто от магазина, она услышала крик — похоже, дама обнаружила пропажу портмоне.
Воровка решила уже свернуть с Невского на Литейный, увидела жалкого и оборванного нищего с протянутой рукой, достала из сумочки рубль, протянула несчастному и от неожиданности замерла.
Она увидела перед собой Володю Кочубчика.
Смотрела на него, держала на весу деньги и не могла поверить своим глазам.
Да, это был Кочубчик, непостижимым образом выживший, больной, жалкий, сидящий на коленях с протянутой рукой.
Он не узнал Соньку, ждал, когда барыня все-таки опустит деньги, жалко напомнил:
— Благодарствую, мадам…
— Володя, — тихо произнесла Сонька.
Он то ли не понял, то ли не расслышал, смотрел на Соньку с некоторым удивлением и ожиданием.
— Володя, — повторила воровка. — Это ты?
Кочубчик продолжал смотреть на даму, никак не в состоянии понять, кто же это.
— Володя, это я… Соня.
Он вдруг вздрогнул, поднял руки, как бы защищаясь от нее.
— Уйди, — попросил.
— Это я, Соня. — Воровка присела перед ним на корточки, смотрела как на чудо, как на нежданное счастье. — Володечка, любимый… — Сняла очки. — Узнал?
До Кочубчика дошло, он вцепился в ее пальто грязными, заскорузлыми руками, полупомешанно прошептал:
— Соня?
— Я, Володя, я…
— Ты, Соня?
— Родной, единственный, любимый… — Воровка стала доставать из сумочки деньги, вынула из коробки украденное портмоне и все это совала, отдавала Кочубчику, бормоча: — Нашла. Боже, нашла… Молила, просила, жизни не знала и теперь нашла. Живого…
— Соня, Сонечка, любимая. — Кочубчик плакал, не отпуская ее. — Забери меня, мама. Не оставляй… Погибну здесь, мамка.
Воровка быстро огляделась, негромко сказала ему:
— Будь завтра здесь. Понял?.. Сиди, жди. Я заберу тебя. Ты понял?
— Понял, Сонечка, понял… Ты только не забудь, Соня. Совсем никакой, видишь?!. Забери меня.
Сонька поднялась, поправила пальто, пошла к дороге останавливать повозку. Пару раз оглянулась — Кочубчик смотрел на нее жалобно, с надеждой.
Когда Михелина вошла в комнату, где находилась мать, то от удивления и неожиданности остановилась. Сонька сидела на диване отрешенная, чужая, не своя. Светлый парик был сдвинут, глаза казались безумными.
— Ты чего такая, мама?