Сонные глазки и пижама в лягушечку
Шрифт:
Жадность и щедрость, по сути, очень близки: и то, и другое свидетельствует о неуверенности и эгоизме. Хочешь узнать, настолько ты труслив и неуверен, насколько раздуто твое «Я», есть ли у тебя шанс удержаться на пути, – посмотри на свое отношение к деньгам! Деньги – плохой слуга, но замечательный хозяин. Хорош был бы дядюшка Ларри, если бы стал между учеником и учителем!
Ну и как это прикажете понимать? Значит, он согласен подключиться к игре на нефтяных фьючерсах?
Вы продолжаете размышлять о нюансах даймондовской проповеди – но тут машина подъезжает к заграждениям вокруг отеля «Сорренто».
12:45
Ферст-Хилл никаким образом – ни физически, ни тематически – не
Толпа, по крайней мере вчетверо превышающая аудиторию лягушачьей лекции, толчется перед входом в отель; конечно, четыреста человек нельзя назвать чудовищным скоплением, однако тесный гостиничный дворик с цветником, фонтаном и декоративными пальмами заполнен до отказа. Люди, пришедшие в поисках исцеления, бизнес-партнерства или просто движимые любопытством, запрудили часть Мэдисон-стрит и частично выплеснулись за угол, на Терри-авеню. Утомленный и малочисленный департамент полиции соорудил вокруг отеля заграждения; два регулировщика работают на углу Терри и Мэдисон, чтобы обеспечить свободный проезд к отделению «Скорой помощи» Шведской больницы. Вы заезжаете на автостоянку неподалеку от Терри. Все места заняты, но вы не собираетесь оставаться; только высадить пассажира. Опустив окно, Даймонд спрашивает, что здесь происходит. Сморщенная старуха отвечает, что доктора Ямагучи увезли куда-то обедать; вернется он в три.
– Что ты собираешься делать? – спрашиваете вы. На лбу у Даймонда вновь появляются округлые опалы пота; несмотря на желание поскорее от него избавиться, вы все же не лишены сострадания.
– Для начала попытаюсь пробиться в гостиничный холл. Если охрана не пустит в туалет, я вернусь на стоянку и присяду между машинами. – Он достает из внутреннего кармана целлофановый пакет с индейскими листьями. – Утомляет не столько боль, сколько банальность.
– Мне очень жаль, Ларри… – Рака у вас, слава богу, нет, но его эмоции понятны.
– Потом я подожду, потолкаюсь в компании страждущих. Может, удастся перекинуться парой слов с Ямагучи-саном.
– Надеюсь, он тебя выслушает.
– В любом случае это будет интересный спектакль. – Даймонд поворачивается и смотрит вам в глаза. – Но прежде я хочу ответить на твои вопросы, пусть и не в порядке их поступления.
Наверное, вы выглядите очень удивленно, потому что он объясняет:
– Вопросы, которые ты задала на лекции.
– А, эти вопросы!
– Никто, кроме бозо и догонов, не упоминает о существовании Сириуса-С. Однако им можно верить, в этой области их репутация весьма надежна. Бозо и догоны считают, что Сириyc-C – третья, еще не открытая звезда тройной системы Сириуса. Если в будущем окажется, что они правы, значит, зыбкое тесто, которое мы называем реальностью, на самом деле действительно очень зыбко. Продолжая эту мысль – а также отвечая
При этих словах вы глушите мотор. И уже не торопитесь заводить.
– Теперь о том, почему ты мне нравишься. С первых же секунд, увидев тебя, я хотел открыть твои ножки, как счет в оффшорном банке, где нет штрафа за превышение кредита. А еще больше – хочешь верь, хочешь нет – мне хотелось открыть твое сознание. Я сказал себе: «Прикинь, Ларри, вот было бы здорово, вот бы обрадовались земные народы и возликовала всякая живая тварь, большая и малая, если бы душа этой девчонки оказалась столь же спелой и ослепительной, как ее задница!» Конечно, вероятность мала, но вдруг… Сейчас, Гвендолин, ты похожа на дорогой высококачественный телевизор, принимающий всего два-три канала. Я хочу воткнуть в тебя кабель, милая! Я хочу стать твоей спутниковой антенной.
Пока вы раздумываете, радоваться или обижаться, он достает из кармана билеты на самолет. Зеленые разводы, результат соседства с целебными листьями, практически замазывают название авиакомпании.
– Завтра, – говорит он, отвечая на последний вопрос, – я улетаю в Тимбукту.
– Завтра?… В Тимбукту? – Вы глотаете воздух и пытаетесь это скрыть.
– Да. Завтра утром. Не успеет трижды пропеть петух. Понимаю, мои слова разбивают тебе сердце. Но не спеши унывать! Я уверен, мы разработаем план, который превратит беду в радость. Увы, разработка плана невозможна, когда за спиной выстроилась очередь нетерпеливых кретинов…
Сзади действительно начинают бибикать машины, которым «порше» мешает впустую колесить по переполненной стоянке.
– …поэтому я сейчас откланяюсь, ибо верю, что любовь не знает преград и при следующей нашей встрече все решится.
Вы хотите сказать: «Следующей встречи не будет, не надейся!» Но тут он вас целует, и поцелуй так похож на мексиканское свадебное платье с ниспадающими каскадами кружев и складок, с оборками, вышивками и рядами жемчужных пуговок, с петлями разноцветных лент, что скопившаяся сзади озлобленная пробка превращается в праздничную фиесту, а охранник, только что махавший вам руками, – в пьяного священника, дающего благословение, и когда Даймонд наконец отрывается, оставив в воздухе серебристую нитку слюны, ваши гонады во весь опор мчатся в Дюранго.
13:00
Твердая почва. Вот что вам нужно. Твердая почва под ногами. Терра фирма. Гранитная скала. Армированный бетон. О, гравитация! Заходится душа, мечтая угодить в тяжеловесный плен твоих объятий!
Вы выбираете окружной путь домой, предусмотрительно объезжая скопления бездомных – во избежание задержек, актов агрессии и соблазна поглядеть на них глазами Даймонда. (Если они взаправду статисты – и одновременно звезды – грандиозного вселенского спектакля, то хорошо бы отозвать на пару ласковых режиссера, продюсера и художника по костюмам.)
Вы добираетесь до дома без приключений – своего рода триумф, хотя и не предвещающий стабильности, ибо теперь надо проверить, как поживает Андрэ, а это занятие способно разрушить любые иллюзии насчет твердой почвы под ногами. Здание, к счастью, древнее, со старомодными замочными скважинами в дверях, что позволяет, приникнув глазом к холодной бронзе, заглянуть в жилище Кью-Джо и убедиться в присутствии макаки – весьма бесспорном, ибо животное распласталось на столике вишневого дерева, разметав повсюду карты Таро, словно жертва языческого культа. Проклятая близорукость мешает различить, дышит ли Андрэ, и страшная догадка обжигает сердце: а вдруг он мертв?! Кто знает, столько валиума может выдюжить двадцатифунтовая обезьяна?