Соперник
Шрифт:
Это не моя жизнь. Не так должно быть. Я не должна была полюбить Мэдока. Не должна была сломаться.
После аборта меня словно в болото засосало; я не могла ходить. Не могла есть. Боль в груди только усиливалась. Я чувствовала постоянную усталость из-за беспокойства и горя. Где он? Пытался ли он связаться со мной? Думал ли обо мне?
Я не осознавала, как сильно люблю Мэдока, пока нас не разлучили.
Мама сказала, это мимолетное увлечение. Детская влюбленность. Что я забуду. Но с каждым днем печаль и отчаяние утягивали меня все глубже. Я запустила учебу. У меня не осталось друзей.
В итоге я наконец-то тайком вернулась в Шелбурн-Фоллз, где убедилась, что жизнь Мэдока действительно не стояла на месте, как и говорила мама. Он не думал обо мне, совершенно. Его мысли занимала лишь девушка, голова которой в тот момент находилась у него между ног. Я выбежала из дома, запрыгнула в машину, украденную у отца. И вот я здесь, три дня спустя, с порезами на руках и острой болью в груди.
Я резко вздыхаю, замираю, когда папа сбрасывает с меня одеяло с простыней и швыряет их на пол.
– Папочка, что ты делаешь? – Заметив его яростные зеленые глаза, начинаю плакать.
Он рывком поднимает меня с кровати, сжимая мой бицепс с такой силой, что кожу саднит.
– Ай, папочка! – вою я и хромаю, пока он тащит меня в ванную.
Создается такое ощущение, будто папа в любую минуту вырвет мне руку из сустава.
Что он делает?
Я наблюдаю, как папа закрывает слив в раковине, набирает воду. Пальцы его второй руки впиваются в мою плоть. Мое дыхание учащается.
Дернув меня ближе к себе, он кричит:
– Кто ты?
Слезы льются из глаз, я всхлипываю.
– Твоя дочь.
– Неправильный ответ. – Обхватив заднюю поверхность шеи, папа окунает мою голову в раковину.
Нет!
Я судорожно вздыхаю, глотая воду. Упираюсь обеими руками в края раковины, сопротивляюсь, но он слишком силен. Мотаю головой, ладони скользят, но у меня никак не получается высвободиться.
Вода заполняет нос. Я зажмуриваюсь, потому что глаза обжигает.
Внезапно папа поднимает меня.
– Папочка, перестань! – Я кашляю, отплевываюсь; вода стекает с моих спутанных прядей, подбородка.
Его громогласный голос пронзает пространство:
– Хочешь умереть, Фэллон? – Он снова злобно дергает меня за голову. – Поэтому ты так поступила, да?
– Нет... – отвечаю поспешно, прежде чем папа окунает меня обратно, перекрывая доступ кислорода. Мне едва хватает времени подумать или подготовиться. Разум застилает черной пеленой; я испускаю вопль под водой.
"Отец меня не убьет", – говорю себе. Но мне больно. Внутренние поверхности запястий саднят. Кажется, раны опять кровоточат.
Он поднимает меня. Я тянусь назад, хватаю его за руку, рыдая.
– Кто ты? – гаркает папа в очередной раз.
– Твоя дочь! – Мое тело трясется от страха. – Папочка, хватит! Я твоя дочь!
Я плачу, дрожу. Перед моей ночной рубашки промок, вода течет по ногам.
Он рычит у меня над ухом:
– Ты не моя дочь. Моя дочь не сдается. На дороге не было тормозных следов, Фэллон. Ты врезалась в дерево намеренно!
Я качаю головой, сопротивляясь его хватке. Нет. Нет. Я врезалась не нарочно.
Во рту накапливается вязкая слюна. Я зажмуриваюсь, вспоминая о том, как покинула дом Мэдока, как пряталась в доме отца в окрестностях Чикаго. Я взяла одну из его машин, и… нет, я не пыталась врезаться в дерево.
Тело дрожит, боль пронизывает горло.
Я просто отпустила руль.
О, Боже.
Я жадно и как можно чаще дышу, плачу, поскуливая. Что, черт возьми, со мной случилось?
Спотыкаюсь, когда отец толкает меня спиной в стену рядом с раковиной. Не успеваю выпрямиться, как его ладонь с оглушительным шлепком ударяет меня по щеке. Я морщусь от жалящего ощущения, разлившегося по коже.
– Перестань! – гневно ору, несмотря на стоящие в глазах слезы.
Папа хватает меня за плечи, снова прижимает к стене. Я вскрикиваю.
– Заставь меня, – бросает он с вызовом.
Мои кулаки врезаются ему в грудь, и я, приложив все свои силы, отталкиваю его.
– Хватит!
Сделав шаг назад, чтобы удержать равновесие, папа опять возвращается, обхватывает руками мою голову.
– Думаешь, я не чувствовал себя опустошенным, когда мать забрала тебя? – спрашивает он с горестным взглядом. – Проклятье, я каждую стену в доме проломил кулаками, Фэллон. Но я стерпел. Потому что именно это мы и делаем. Мы терпеливо глотаем глыбы дерьма, которыми нас потчует жизнь, пока не выстроим внутри себя такую прочную стену, какую ничем не пробьешь. – Папин голос, прерываемый поверхностными вздохами, звучит тише, увереннее. – На это я рассчитывал. Я позволил ей забрать тебя, потому что знал – эта шалава сделает тебя сильнее.