Соперник
Шрифт:
Сжимаю зубы, пытаясь остановить слезы, смотрю на него. Я люблю своего отца, но не могу любить его за то, что он позволил матери увезти меня. Полагаю, папа думает, будто таким образом он пытался спрятать меня от своих врагов. Сделала ли меня сильнее жизнь с матерью? Нет, конечно. Только взгляните, какая я сейчас: сломленная, лью слезы. Я не сильная.
– Нельзя сдаваться. Нельзя отступать! – орет папа. – У тебя будет другая любовь, другие дети, – яростно рычит он, тряся мою голову и глядя на меня пристально. – А теперь. Глотай. Боль! Глотай!
От
Папа держит крепко, заставляя сохранять наш зрительный контакт. Я сосредотачиваюсь, ищу точку опоры. Хоть что-нибудь. Концентрируюсь на самой маленькой детали, какую нахожу – центре его черных зрачков.
Я не моргаю. Не шевелюсь.
Папин зрачок такой темный. Я пытаюсь представить, будто несусь через пространство на сверхсветовой скорости. В моем мире не остается никого, кроме него. Золотое кольцо, окружающее черноту, едва ли не мерцает. Интересно, почему мои зеленые глаза не унаследовали такую же особенность? Желтые вкрапления похожи на молнии, а зеленая кайма на границе с белками напоминает покрытую рябью воду.
Не успеваю опомниться, как начинаю дышать синхронно с отцом. Он задает ритм, которому я следую.
Вдох, выдох.
Вдох, выдох.
Вдох, выдох.
Лицо Мэдока всплывает в памяти. Я крепче сжимаю челюсти. Воспоминания о моей прерванной беременности врезаются в его образ. Мои зубы скрипят. Слышу голос матери. Язык пересыхает. Сглатываю огромный ком, застрявший в гортани, вместе с воспоминаниями обо всем, обо всех, и чувствую, как разум проясняется.
Прошлое до сих пор внутри меня. Словно тяжкий груз.
Однако теперь оно утихло, похороненное в глубине живота.
Папа отпускает мою голову, проводит большим пальцем по щеке, берет за подбородок.
– Ну, кто ты? – настойчиво спрашивает он.
– Фэллон Пирс.
– Где ты родилась?
Мой голос звучит спокойно.
– Бостон, Массачусетс.
Отец отступает на шаг, предоставляя мне больше пространства.
– И чем ты хочешь заниматься в жизни?
Наконец-то смотрю на него, шепчу:
– Я хочу конструировать вещи.
Протянув руку, он берет полотенце с полки, отдает мне. Я прижимаю его к груди, уже практически не чувствуя холода. Не чувствуя практически ничего.
Папа наклоняется, целует меня в лоб, затем смотрит в глаза.
– Что бы ни происходило на поверхности моря, это не потревожит спокойствия
Я не плакала с того дня, который почему-то внезапно мне вспомнился. Бывала близка к этому, но за два года не проронила ни слезинки. Отец продержал меня дома неделю – достаточно, чтобы затянулись порезы, оставленные осколками лобового стекла, а затем отправил обратно в пансион налаживать свою жизнь.
И я наладила. Каждый должен прийти к этому осознанию самостоятельно. Жизнь продолжается, улыбки опять вернутся, время излечит одни раны и успокоит те, которые не сможет излечить.
Я подтянула успеваемость в школе, завела нескольких друзей, много смеялась.
Хотя простить не могла. Предательство ранит глубоко. Именно оно привело меня в город в июне.
Я просто не ожидала, что Мэдок будет по-прежнему оказывать на меня такое влияние.
Он хотел меня. Я это знала. Но почему? Что я сделала, чтобы заслужить его?
Мэдок был верен мне в шестнадцать. В этом я была абсолютно уверена. Я больше не могла винить его за то, что он искал развлечений, думая, будто я уехала по собственной воле.
Мне нужно рассказать ему о стольких вещах. Он имел право знать. А потом появилось чувство, что я рассказала слишком много.
Мэдоку лучше без меня. Наши отношения начались неправильно. Нам некуда было расти. Он не знал меня, не знал, чем я интересовалась. Мы ничего не обсуждали.
Получив свою долю секса, Мэдок уходил. Не говоря уже о ребенке. Если бы он узнал о беременности, то сбежал бы. Без сомнений. Мэдок не был готов к подобной ответственности. И я гадала о том, будет ли он когда-либо готов.
Включив "Far from Home" группы Five Finger Death Punch, проглотила чувство вины. Я держала путь в Шелбурн-Фоллз по требованию матери. Она прислала утром смс, сообщив, что в доме остались мои вещи. Если не вернусь за тем, что оставила там летом, все полетит в мусор.
Покачав головой, потерла свои уставшие глаза.
***
Черные железные ворота распахнулись со скрежетом, когда я ввела код, после чего медленно направила G8 Тэйт вперед.
Сегодня суббота, позднее утро. По октябрьскому небу были рассыпаны редкие облака. На улице стояла прохладная погода, но я не взяла с собой куртку, выбрав лишь футболку в черно-серую полоску с длинными рукавами и джинсы. Мои волосы были до сих пор распущены после вчерашнего, я их только немного вспушила, после того как приняла душ утром. По какой-то причине мне хотелось, чтобы запах Мэдока остался на моих волосах, вместе с тонкими травинками, которые до сих пор находила в длинных прядях, обрамлявших щеки.
Припарковавшись у дома Карутерсов позади маминого BMW, взяла свои очки с пассажирского сиденья. Они предназначались для чтения, но я уже несколько лет носила их практически постоянно. Так я чувствовала себя в большей безопасности.
Войдя внутрь, пересекла фойе, направившись в сторону холла, ведущего к лестнице. Я была уверена, что найду Эдди на кухне.
Из-за тишины дом казался совершенно другим. Практически опустошенным, словно не был наполнен воспоминаниями, историями, семьей. Холод мраморного пола проник через подошву моих кроссовок, поднялся по голеням. И высокие потолки больше не сохраняли тепло волшебным образом.