Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг.
Шрифт:
Но вот навстречу попалась группа из трех человек. В темноте нельзя было видеть, кто идет. Наш сопровождающий окликнул. Оказались преображенцы. Он справился о комитете полка, под сень которого он предполагал нас сдать для ночлега, так как через Марсово поле пройти уж никак нельзя было бы из-за патрулей.
Спрошенные отвечали, что он еще заседает и чтобы мы спешили.
— Полк держит нейтралитет, и комитет взял на себя охрану порядка; он и вас примет, — говорил он, идя с нами дальше.
«Итак, я в
Вошли. Передняя — пусто. Прошли в коридор, голоса из ближайшей комнатки нас остановили у ее двери. Солдат вошел и через несколько секунд выскочил, прося «пожаловать».
Маленькая комната. Накурено. Усталые лица двух поднятых голов от какой-то бумаги повернулись в нашу сторону.
— Кто вы? — раздался вопрос. Спрашивал офицер. Меня что-то обожгло.
— Я из Зимнего. Защищал Временное правительство. Дворец взяли. Правительство арестовано. Ради Бога, капитан, во имя чести вашего мундира, дайте мне одну из ваших рот. Надо идти туда. Поднимайте солдат, — горячо понес я вздор, забыв, где нахожусь, видя пред собой лишь офицерские погоны.
— Вы с ума сошли! — вскочил офицер. — Вы не туда попали! Какой Зимний? Как вы могли оттуда выйти? Глупости!.. Идите в другой полк, у нас нет свободного места, — резко отчеканивал он.
— Да нет, — вмешался юнкер, — мы оба оттуда. Временное правительство арестовано на наших глазах! Господин поручик говорит правду.
— Арестовано? Кто? — раздался вопрос с порога другой комнаты.
Я взглянул в сторону вопроса; спрашивающий оказался солдатом.
— Чепуха, — проговорил капитан, — они повторяют какие-то сказки о том, что Зимний кем-то взят. У нас места нет, не мешайте нам. Идите в Павловский полк, — снова твердо отчеканивал капитан. — Послушайте, — обратился он к вошедшему, — вот здесь мы с прапорщиком…
— Извините, что беспокоили, — наконец соображая, что упоминанием о Зимнем мы вредим себе, ответил я и вышел.
Наш сопровождающий еще был в коридорчике.
— Вот что, любезный, отведите нас в Павловский полк. Здесь нет места, — попросил я.
Солдат согласился, и мы двинулись.
Теперь пулеметы стучали громче. Местами щелкали винтовки.
— Расстреливают, — прервал молчание солдат.
— Кого? — справился я.
— Ударниц! — И, помолчав, добавил: — Ну и бабы, бедовые. Одна полроты выдержала. Ребята и натешились! Они у нас. А вот что отказывается или больна которая, ту сволочь сейчас к стенке!..
«Ого, куда я попаду сейчас! — пробежала жуткая мысль в голове. — Эх, все равно!»
В этот момент раздался оклик: «Кто идет?» — и на фоне справа, впереди светящегося сиротливо фонаря показался
Но не успели мы что-либо ответить, как матрос, завопив: «А, офицерская сволочь!» — и схватив винтовку наперевес, сделал выпад в меня.
«В живот!» — мелькнуло в голове, и я невольно закрыл глаза.
«Отчего не больно?» — неслось в голове, и я открыл глаза.
Передо мною стояла спина сопровождающего меня солдата. Я продвинулся вправо. Матрос лежал на земле, мокрый от изредка моросящего дождика, и что-то бормотал.
— Бегите вправо на угол! Я сейчас, — бросил мне солдат, продолжая держать винтовку за штык.
Я обежал фонарь и, подойдя к углу, остановился. Юнкера не было. Он еще раньше убежал.
«Как быстро все произошло», — соображал я, поджидая солдата, который и не замедлил подойти.
— Сволочь! — говорил он. — Этих матросов мы за людей не считаем. Им только резать да пить!.. Будет, собака, помнить! — закончил он, шагая рядом.
— А что ты ему сделал? — по старой привычке обратился я к нему на «ты» с вопросом.
— Да ничего особенного, ваше благородие. — И, помолчав, добавил: — У них, сволочей, всегда кольца на руках, а у меня тут бабенка одна, так я для нее и снял у него. Пьян собака! Теперь, поди, уже спит. Я его к тротуару оттащил, чтобы броневик не переехал. А вот и наши патрули. Я вас сдам им, чтобы они вас проводили. Да вы, ваше благородие, не говорите, что из дворца. Я им скажу, что вы из города сами пришли в Преображенский полк, да там места нет, вот вас сюда и послали, — говорил заботливо мне мой спутник.
— Ну, спасибо за совет. Только, родной, у меня денег нет. Я все отдал.
— Что вы, ваше благородие! Я из кадровых, с понятием. Мне, да и многим нашим ребятам так тяжело видеть, что делается в матушке России, что мы и в толк не возьмем. А господ офицеров мы по–прежнему уважаем и очень сочувствуем. Да что делать, кругом словно с ума сошли! Ну, будьте счастливы!.. — И солдат подбежал к остановившемуся патрулю.
Через минуту я был в коридорах Павловских казарм, куда меня ввели двое патрульных.
— Откуда? — спросил болтавшийся в коридоре солдат. Я молчал — соврать солдату мне было стыдно.
— Со стороны, — в голос ответили патрульные.
— Ладно, в ту дверь, ежели со стороны; а вы поменьше таскайте всякий хлам, — говорил он, уже обращаясь к патрульным.
«Какой это хлам?» — устало соображал я, идя к указанной двери.
— Через комнату, в следующую! — крикнул мне вслед солдатишка, когда я отворял дверь.
В комнате было тепло, грязно, полусветло и пусто. Из двери налево доносились какие-то звуки. Прислушался: стон, то повышаясь, то понижаясь, продолжал залазить в эту грязь четырех белых стен. Пошел к двери напротив. Открыл ее, остановился в изумлении.