Сорок изыскателей. За березовыми книгами
Шрифт:
Усатый старичок колхозник, силясь свернуть на ветру козью ножку, угощал нас оранжевыми пальчиками моркови и охотно рассказывал. Мы узнали, что ростовский район издавна славится своими овощами и самый лучший на свете лук — ростовский.
— А нам сказали — суздальский, — пискнул Ленечка. Старичок даже чуть не выронил цигарку.
— Чего? — воскликнул он. — Кто тебе сказал?
— Нам в суздальском музее так объяснили, — не унимался Ленечка.
— Выдумают такое! Да от суздальского лука только чихают да кашляют, а от нашего лука даже такой молодец горючими слезами зальется. — Старичок показал на Николая Викторовича, повернулся к нам спиной, достал газету, надел очки и стал читать. Видно, он очень обиделся на Ленечку.
Николай
— Поиски березовых книг надо начинать с музея, но сейчас уже поздно, музей закрыт. Давайте сперва пойдем на почту разговаривать с Москвой, а потом отправимся хлопотать о ночлеге.
«Вообще-то я недавно говорил с женой, пожалуй, могу и обождать», — подумал я про себя. Но я догадывался о нетерпении молодого супруга и потому сказал, что готов вместе с ним прогуляться по городу.
Пароходик долго целился, наконец причалил, и мы сошли на берег. Ребята остались нас ждать на пристани.
Телефонный разговор Николая Викторовича был удручающе неудачен… Иры он не застал. Соседка по квартире не без злорадства ему объявила, что Ирина Георгиевна уехала куда-то на дачу. На вопросы покинутого супруга, надолго ли уехала и не собирается ли она в дальний туристский поход, соседка насмешливо ответила: «Право, мне не докладывали».
Николай Викторович вышел из кабины весь красный, сел за стол и яростно принялся писать, комкать и швырять голубые телеграфные бланки…
На следующее утро мы пошли в музей. Заведующий историческим отделом музея Александр Александрович Теплов принял нас в своем кабинете. Был он еще молодой, ширококостный и крепкий, с крупным носом, высоким лбом и широким энергичным подбородком.
— А ведь я третий день вас жду, — начал он.
На недоуменный вопрос Николая Викторовича, откуда он знает о нас, Александр Александрович достал из ящика стола письмо и начал читать его вслух. Письмо было от Аркадия Даниловича Курганова. Вот что писал своему ростовскому коллеге суздальский археолог:
— Дорогой Александр Александрович, спешу поделиться с Вами одним, пока еще трудно объяснимым открытием, которое должно Вас особенно заинтересовать. Сегодня утром к нам в музей явился некий старичок колхозник из нашего района и принес в дар — как бы Вы думали что? — комплект пушкинского журнала «Современник» за 1836 год, купленный им, по его словам, на базаре в Вашем городе еще до революции.
Это достаточно объемистая книга в кожаном переплете, сильно испорченная, ибо обгорела по всем четырем углам переплета. Но вот что самое любопытное: в правом верхнем углу обложки первого номера журнала стоит треугольный штамп черной краской, доказывающий, что книга эта происходит из собрания Вашего высокоуважаемого скряги Хлебникова.
Я всегда считал, что его собрание безнадежно погибло. Не могли бы Вы объяснить мне загадку происхождения данной книги, притом обгорелой?
Буду очень Вам благодарен, если напишете хоть пару строчек.
Кстати, впервые об этой находке я услышал от юных москвичей-туристов, которые ее видели до меня. Но я не придал значения их словам, точнее — попросту не поверил школьникам.
Между прочим, эти москвичи явятся и к Вам. У них любопытная цель путешествия — они разыскивают не более не менее как березовые книги, то есть книги на бересте. А поскольку библиотека Константина находилась в Ростове, не могли бы Вы дать юным историкам какой-нибудь дельный совет? Помнится мне, что в одном из трудов Вашего земляка Артынова есть где-то упоминание о книгах на бересте. Итак, жду Вашего письма…
Как только Александр Александрович кончил, мы разом заговорили и, перебивая один другого, рассказали о втором треугольном штампе, который мы видели на рисунке у юрьев-польского художника.
Александр Александрович тут же вызвал междугородную телефонную станцию и заказал Юрьев-Польской, текстильную фабрику. Он говорил спокойным, даже, казалось бы, бесстрастным голосом, но я заметил, как дрожала его рука, державшая телефонную трубку.
В ожидании междугородного разговора Александр Александрович начал нам рассказывать.
Жил в прошлом столетии в Ростове купец Хлебников Петр Васильевич, человек нелюдимый, жадный и злой. Ни с кем он не знался, семьи у него не было, а имел он одну страсть: по старым монастырям, по сундукам разыскивал он древние рукописи и книги, скупал их и прятал в свои хоромы. Известно было, например, что у него хранился единственный список древней Ростовской летописи.
Многие историки горячо убеждали Хлебникова хотя бы показать им свое собрание. Возможно, великие тайны были скрыты в ветхих письменах. Но никого угрюмый старик дальше порога к себе не пускал.
И только перед одним человеком открыл он свои дубовые шкафы. Этот человек был Артынов Александр Яковлевич, в те времена молодой купеческий приказчик. Он живо интересовался историей родного края я все, что видел, слышал и читал, тщательно записывал. В свободные часы приходил Артынов к Хлебникову, доставал с полок запыленные свитки и, дрожа от нетерпения и любознательности, разбирал славянские письмена.
Но Хлебников взял с Артынова слово, что тот будет только читать и ничего не записывать и не списывать.
Страшна была судьба библиотеки.
Вскоре после смерти Хлебникова загорелся его дом.
Александр Александрович расспрашивал свою мать.
Она помнила рассказы своего деда, как ночью во время пожара поднялся страшный вихрь и огненные головешки летали по небу.
Ходили в ту пору слухи: когда развалился горящий дом, неизвестные люди бросились в пламя и, захватив в руки какие-то вещи, исчезли во тьме ночи.
Но историки никогда не придавали значения этим слухам, считая, что бесценное хлебниковское собрание безвозвратно погибло во время пожара.
— Аркадий Данилович вычитал у Артынова о березовых рукописях. И я когда-то на это место наткнулся, но не помню, в каком томе, — пожал плечами Александр Александрович. — Ведь тридцать томов исписал Артынов. Недавно мы их переправили в Ленинград, в библиотеку имени Салтыкова-Щедрина. Только два тома осталось у нас. Кстати, историки ведь не очень верят Артынову. У него легенды и действительность так перемешаны, что трудно разобраться, где вымысел, где истина; — Александр Александрович встал и вытащил из большого старинного резного шкафа два толстенных тома в кожаных темных переплетах. — Вот перелистайте, попытайтесь найти, — сказал он.
Я раскрыл один из них и прочел старательно выведенную поблекшими чернилами надпись большими печатными буквами: «Исторiя Ростова Великаго, о его Князьяхъ и Iерархахъ» [9] .
На другой книге, потоньше, было начертано:
«Воспоминашя крестьянина села Угодичъ Ярославской губернш Ростовскаго уъзда Александра Артынова».
Резкий телефонный звонок прервал нашу беседу.
Александр Александрович начал говорить. Мы притихли, ожидая, чем кончится разговор. Я все следил за его рукой, за его крепкими короткими пальцами, сжимавшими трубку. Сперва он долго объяснял художнику, что ему от него нужно, задал несколько наводящих вопросов, потом замолчал, только изредка повторяя: «да», «да», «да». И снова начала дрожать его рука.
9
Иерархи — высшие чины духовенства: митрополиты и епископы.