Сорок уроков русского. Книга 1
Шрифт:
Кто-то приходил с запада...
Емлющая огонь и свет, планета хранит еще много тайн, которые открываются по неуловимой, не ясной нашей логике, мистической закономерности, как открылся Аркаим — благодаря тому, что человек преодолел земное тяготение и научился летать: кольцевые города в челябинской степи обнаружили пилоты местных авиалиний. Кто их строил, кто там плавил бронзу в каждом доме? Почему возводил великие крепостные стены, если не было врагов?
Об этом — следующий урок...
Время. Урок шестой
Славянская история представляется мировой науке неким закостенелым, вялотекущим процессом, возможно, потому
Как еще объяснить, если по правилам игры, принятым с незапамятных времен, всякий народ должен, обязан пройти все стадии развития? Исключения тут не допускаются, потому что сразу рухнет выстроенная теория эволюции, а она священна.
Итак, наши предки попали в феодализм и опять задремали на несколько столетий, дабы, очнувшись, увидеть, что земля «вельми богата и обильна», да порядка в ней нет. Позвали из- за моря себе варяжских князей, окрестились, помолились новому богу и опять улеглись, чтобы проспать европейскую эпоху Возрождения. Только Петр Великий едва добудился и прорубил окно: глядите, мол, как жить надо! Где Европа, а где мы?
Слава богам, избушка у славян была, а то бы в какой стене стал рубить, коль жили бы в подземельях, аки чудь?
На эту удочку попались все классики, кто описывал историю Государства Российского с древнейших времен. Я опускаю вопрос, зачем и в угоду кому, особенно в XIX веке, сыновья священников вдруг массово начал строчить подобные сочинения, причем подражая друг другу: Ключевский — Соловьеву, тот — симбирскому помещику Карамзину и все вместе — очарованному великим реформатором Татищеву, этакому русскому Геродоту. Совокупив усилия, они достигли одной общей цели, и мы теперь судим о славянской, русской истории по их представлениям. «Сужденья черпаем из забытых газет» ... Все они, безусловно, пользовались архивами, существующими на то время, историческими письменными источниками, особенно Татищев, которому довелось жить и творить еще до московского пожара 1812 года, в коем сгинуло много памятников старины, в том числе и список «Слова...».
Но никто из них не рассматривал язык как основной носитель исторической, духовной, технологической информации и сведений о психологии, нравах той или иной эпохи. И, описывая убогое, варварское существование славян, никто не задался вопросом, откуда у пращуров взялся богатейший словарь, вобравший в себя всю информацию о мире и мироздании? А ведь они в XVIII — XIX веках были ближе к корням, к нравам и обычаям прошлого, чем мы сейчас, и областнические наречия выражались ярче, свежее, ибо Россия еще не испытала великой урбанизации. Носители и хранители языка продолжали вести естественный образ жизни, согласованный с природой, бабушки помнили сказки и колыбельные, дедушки — сказания и притчи, и в каждой деревне было по одной Арине Родионовне, которая вскормила Пушкина словом.
Ан нет, тело, предание, отчленили от кровеносной системы и суть самой крови — слова, жизненно важные составляющие единого организма перестали питать друг друга. Вместо предания получилась история, наука о прошлом.
Слово и связанная с ним мифология, устное творчество не умерли на этом операционном столе; пострадало наше сознание, настроенное на восприятие истории, изложенной подобным образом.
Читать научные работы уже почти невозможно: одни ссылки друг на друга, одни компиляции, подпорки и ничего живого. Полное ощущение, будто ходишь по каменноугольной лаве с деревянной крепью, которая под напором земной толщи и времени трещит и медленно оседает.
Мы утратили ощущение объемности древнего мира, то есть чувство времени и пространства своего прошлого. Исчезло бинокулярное зрение и выработалось циклопическое — это когда видишь одним глазом. Картинка всегда будет плоская, но самое главное — очень трудно или почти невозможно определить расстояние до объекта. Стрелять удобно — не надо прищуриваться, взирать на мир — нет...
Славянский Дар Речи корректировался сообразно со временем того или иного исторического периода и, как видеорегистратор, запечатлел весь путь движения. Вслушайтесь в созвучие слов мера и время, и сразу поймете, что это одно и то же и второе получилось от перегласовки первого. Отсутствие чувства меры и чувства времени непременно ведет к заблуждению в пространстве, поэтому в нас генетически заложены солнечные часы. Не ведая того, мы все время измеряем, отсчитываем время, что бы ни делали и в каком бы положении ни находились. Вспомните свое состояние, когда вы отвлеклись на что-нибудь, случайно и крепко заснули, утратив счет времени? Возникает если не паника, то чувство, близкое к нему: который час?!
Иногда кажется, оно остановилось, иногда, напротив, совершило невероятный скачок...
Первозданные, не запыленные слова, измеряющие время по солнцу, — рано и пора, пожалуй, самые употребляемые в нынешней лексике. И еще слово поздно (припоздниться), в котором явственно читается синоним слова — закат (солнца): здно, зднитья — угасание огня, света, дня. Дно и день также однокоренные слова, возникшие от перегласовки, поскольку солнце погружается и потом поднимается со дна, и мы говорим: день встает. Бездна — буквально без дна, то есть куда можно уйти безвозвратно: в представлении пращуров вселенная непременно имеет дно, как всякая река или море. У греков есть выражение об ушедшем времени — кануть в Лету, где Лета — река в царстве мертвых, вода которой лишает памяти о прошлой земной жизни.
Следующие «временные» слова утро и вечер. Если утро — у тра, ясно и без перевода, то его антоним претерпел изменения в своей структуре и высветляется лишь в форме вчера. И тут открывается весьма зрелищная и содержательная картина: отгорает день, наступает вечер, и прошлое уходит в вечную тьму, в черноту. Какое точное представление о безвозвратности ушедшего! Вчерашний день уже никогда не загорится, вчерашний свет неповторим! Только понимая это, можно раскрыть слово вечность — то, что безвозвратно ушло в прошлое, покрылось мраком, чернотой, но мы живы верой, что наступит день (и век!) грядущий, ночная тьма непременно рассеется.