Сороковник. Части 1-4
Шрифт:
— На тот момент, возможно, так и было. Однако успешное прохождение первого Квеста достаточно часто стимулирует рост новых возможностей. Мне кажется, что из навыков Воина вам, женщине, подойдут далеко не все, поэтому советую вам подумать над будущим уже сейчас. Костюм амазонки был бы вам к лицу.
Представляю себя туго затянутой в чёрный декольтированный комбинезон, не оставляющий практически ни одного шанса для воображения, и невольно краснею.
— Откровенно говоря, тот, что от вас, мне больше нравится, — произношу вслух. И по реакции сэра Майкла вдруг вижу, что он-то расценил мои слова совершенно по-своему. Что-то он слишком серьёзен. И вроде бы безо всякого повода торжественно подносит мою руку к губам.
— Я благодарен вам, леди, за ваш выбор.
Кажется, я сейчас на что-то подписалась.
…Предлагаете его разубедить? Да у меня язык не повернётся — огорчить прекрасного сэра хоть чем-то.
Мы подъезжаем к Васютиному трактиру в сумерках. Сэр Майкл медлит с отъездом. Он уже и с Яном попрощался, и Василька подозвал, но на честном и открытом его лице — печать каких-то сомнений, будто он никак не решится о чём-то спросить.
— Леди Иоанна, — говорит он наконец. — Прошу извинить, что затрагиваю столь деликатную для вас тему… Что вы думаете о дальнейших взаимоотношениях с сэром Васютой после сегодняшнего происшествия? Я всё же надеюсь, вы сможете если не простить, то хотя бы придерживаться нейтралитета…
Ещё один заступничек, думаю с невольной усмешкой. Сдаётся мне, ребята… мужики… сэры… в общем, видите вы меня как-то иначе, чем я себя. И почему-то вам кажется, что теперь от вашего Муромца мокрого места не останется: на одну ладонь положу, другой прихлопну. Может, по их меркам, я и в своём праве, но только не люблю обиды в себе копить.
— Да не такая уж я кровожадная, — объясняю снисходительно. И для вящего эффекта стараюсь подладиться под обычно благожелательный тон собеседника. — Сэр Майкл, мне всё-таки не пятнадцать, чтобы дуться всю оставшуюся жизнь. Нам с Васютой ещё вместе работать, общаться, жить под одной крышей, в конце концов. Может, он и переборщил во гневе, но в какой-то мере я сама его спровоцировала. Да и вы тоже хороши, — не удерживаюсь от укола. — Надо было вам хватать меня за коленки…
Ох, вот это я, наверное, зря сказала. Вот у него сразу какие глаза стали… обиженные.
— Я просто не давал вам упасть, — кротко отвечает он. И я готова провалиться сквозь землю.
— Простите, сэр Майкл.
— … Хотя, возможно, вы и правы, — заключает он. — Я не учёл некоторых обстоятельств. Но всё же я могу надеяться?..
— Надеяться можете. Другое дело, как он сам себя поведёт. Подозреваю, что совесть у вашего друга больше, чем он сам.
Сэр мрачнеет, и я понимаю, что попала в точку.
Нора с облегчением проскальзывает в знакомую дверь. Я даже отсюда слышу, как тяжело она рушится у порога и часто дышит, и кое-что начинаю подозревать.
— Сэр Майкл, а почему я не вижу этой вашей синей ауры? Между прочим, мы довольно долго бродили, мне полагается уже согнуться крючком. Признавайтесь, что вы сделали?
Он улыбается. На щеке снова обозначается трогательная ямочка.
— Попробуйте разобраться сами, Иоанна. Считайте это домашним заданием.
Вот чёрт! Или я вправду на что-то подписалась?
…Переодеваясь, я отслеживаю голубые искорки на изнанках рубашки и куртки. Ничего себе, этот красавчик каким-то образом умудрился навесить ауру на одежду! Надо расспросить, как ему это удаётся.
И, честно сказать, от мысли о том, что он своими прекрасными паладинскими ладонями касался рубашки, что потом так плотно прилегала к моему телу, пробирает сладкая дрожь.
Ой, Ванька! К чему тебе эти страсти на склоне лет?
Васютины завсегдатаи наслышаны об отъезде хозяина, если не с ним же на сборах пребывают, и потому трактир пуст. Тем не менее, я прошу Яна поставить разогревать ужин, потому что наниматель мой приедет с учебных боёв голодный как пёс, верняк. Ежели поехали в поход одним днём — вряд ли мужики стали вожжаться с кашеваром, смысла нет, коли вечером по домам возвернутся. А так — мужчина поужинает как следует, подобреет, заодно в моих мирных намерениях убедится.
Угадываю, однако. Двадцати минут не проходит, как во двор заваливается кавалькада: Васюта плюс вчерашние гости. Или я становлюсь чересчур подозрительна, или он не хочет встречаться со мной наедине.
— Добрый вечер, мальчики — говорю с крылечка как можно дружелюбнее. — Не обедали, поди, так заходите поужинать. Найдём чем покормить.
И иду накрывать на стол.
Видели бы вы, как они на меня смотрели: Флор, Аким, Василий, Добрыня, Илья… Во главе с Васютой. А они думали — я его здесь со сковородкой поджидаю? Может, и думали. Потому что простреливали меня взглядами, как пулемётными очередями, я разве что не вздрагивала, пока их потчевала. И ничего, улыбалась всем мирно, а у самой в голове мысль: чего же он им такого наговорил? Потому что, вижу, смотрят на меня всё более сочувственно. Дожидаюсь, пока у них по кругу начинает разливаться бутылочка, и деликатно их покидаю. Болит голова. В самом деле, болит.
— Иди-ка ты отсюда, — выпроваживает меня Ян с кухни. — Без тебя управлюсь.
Здесь нет ни анальгина, ни но-шпы, а из того, что под рукой, разве что… Хм. Рубаха с навешенной лечебной аурой. А почему бы и нет? Она же настроена на меня в целом, и неважно, в каком месте кольнёт. Поколебавшись, ложусь в обнимку с одной из подаренных рубашек, и не проходит и минуты, как перед глазами пляшут знакомые синие всполохи, мало того — я даже чувствую, как тёплые руки осторожно массируют виски и затылок. Латыни только не хватает… Прижавшись щекой к тонкому полотну, засыпаю.
Сплю я сегодня вообще бессистемно, и неудивительно, что просыпаюсь среди ночи, в неурочный час. Нора храпит на коврике, у меня же — ни в одном глазу. С бессонницей я на «ты», знаю по опыту, что сразу её не прогнать, поэтому бреду на кухню: выпить чаю, отвлечься. И вздрагиваю, потому что у кухонного окна спиной ко мне стоит Васюта. Блин, хорошо что дверь не скрипит, я тут прусь себе в ночной рубашке, по привычке, как дома.
А что это он здесь делает? Тоже бессонницей мается? Или опять караулит, как в первую ночь?
А как он тогда здесь же чаем меня отпаивал, наставлял, подбадривал, лапки мои в своих ручищах держал… Я ведь всё, оказывается, помню, и до чего жаль его становится! Ну, не дурак ли он со своими переживаниями!
Тихо ретируюсь, прикрываю за собой дверь и рада без памяти, что петли смазаны и не выдают моего присутствия. Вздыхая, на цыпочках возвращаюсь к кровати и сижу какое-то время бездумно, потом разыскиваю джинсы.
Нарочно топая, не таясь, захожу в кухню. Стучу Муромцу в плечо, как в дверь.