Сороковник. Книга 4
Шрифт:
Послушно киваю. Доктор уже собирается уходить, когда я решаюсь заговорить о наболевшем.
– Сэр Персиваль, могу я спросить? – Он с готовностью останавливается. – Вы ведь всерьёз тогда говорили о… возможности выбора, да? Так оно и есть?
– Такими вещами не шутят, Иоанна. Вы уже решились на что-то определённое?
– Нет, – тушуюсь, – это я не о себе. Просто вдруг подумала: если жёны некромантов имеют право выбирать между бездетностью и опасными родами, выходит – кто-то всё-таки готов рискнуть? Хоть их и мало, некромантов, но всё же род их не переводится, и, как я слышала, бывает иногда по двое-трое детей в семье.
– В стремлении подарить дитя любимому человеку женщина иной раз пренебрегает здравым смыслом. К счастью, среди некромантов есть маги особо высокого уровня, которые, присутствуя при родах, способны удержать душу роженицы и не дать ей покинуть тело. Вашему свёкру, например, помимо собственной супруги обязаны жизнью не менее дюжины матерей его клана.
– Дону Теймуру? – недоверчиво переспрашиваю. – Что, в самом деле? Нет, если вы так говорите – конечно… Но, значит, некроманты сведущи и в медицине?
– Скажем так: в устройстве человеческого организма и основах физиологии. Им хватает. Каждому своё. – Доктор предупреждающе прикладывает палец к губам. – Разговорчивость – хороший для женщины признак, я бы даже сказал – симптом выздоровления, но не увлекайтесь, дорогая. Я вас покидаю, наконец. До завтра.
***
К вечеру, заработав ломоту в боках, понимаю: лежать больше не могу. Похоже, я совершенно оклемалась от потрясений и теперь свежа, как огурчик, несмотря на то, что день близится к концу и всем послушным пациентам пора готовиться баиньки. Сестричка Диана перед уходом так настоятельно желала мне выспаться, будто от этого зависело благополучие всей моей дальнейшей жизнь. «Вы помните, дорогая, что сказал доктор Персиваль? Покой и отдых, отдых и покой!» О-о, забыла! Уйти-то она ушла, а у меня совсем из головы вылетело, что надо бы попросить её составить мне компанию…
Что ж, в конце концов, я не ребёнок, чтобы и пяти шагов не ступить без присмотра. Ужасно хочется походить по травке, да и просто походить… Решительно отбрасываю одеяло. Голова не кружится, чувствую себя до неприличия хорошо. Восприятие странно обострено, и всё, что я испытываю, доставляет несказанное удовольствие: шелковистость навощенных паркетин под ногами, прохлада воды из стакана, оставленного Дианой на столике, похрустывание накрахмаленной салфетки, которой промокаю губы. Хорошо чувствовать себя живой.
В платяном шкафу нахожу то, на что и рассчитывала: одежду. Снимая с плечиков рубашку, замечаю знакомый предмет в новеньких кожаных ножнах, сиротливо подвешенный на крючке рядом с курткой… и поспешно отвожу глаза: не хочу видеть ничего, напоминающего о тяжёлой ночи, о портале.
Несмотря на сумрак в палате, снаружи светлее. Мне и нужно-то полчаса, успею вернуться до темноты. Сквозь стеклянную дверь там, «на воле» призывно белеют берёзы, взяв в полукольцо лужайку, прорезанную дорожкой, и я, наконец, выхожу на открытую террасу. Деревянные широкие ступени сбегают прямо в траву.
Вновь обостряются чувства, мир так реален и так настойчиво о себе заявляет – хрустом песка под ногами, тёплым ветром, гомоном воробьёв над просыпанной горстью пшена, грибной сыростью из-под кустов… Вдыхаю полной грудью этот вечер. Я жива. И… я ни о чём не жалею. Может, где-то там, в параллельной реальности, другая Ива-Иоанна-Ванесса, умчалась с Васютой навстречу иной судьбе, и проживут они долго и счастливо, если только можно быть счастливой, бросив детей… Но я выбрала остаться. И, наконец, приняла этот выбор.
Нырнув в берёзовую аллею, не думаю ни о чём. Летят навстречу первые паутинки бабьего лета, редкие пушинки одуванчиков… Тишина и покой. Но вот негромкие голоса где-то впереди, за деревьями заставляют меня притормозить –и завернуть к ближайшей скамейке. Впишусь-ка в пейзаж, глядишь – и не попадусь никому на глаза.
Нагретое солнцем сиденье ещё не остыло. Подбираю с него несколько сбитых ветром тонюсеньких берёзовых веток. Зелёные серёжки легко разминаются, оставляя на пальцах чешуйки-катышки и горчащий запах; почти такой же аромат, только более насыщенный, царил в кущах замка Кэрролов. Там ещё немного тянуло влагой – каштановые кроны густы, под ними любит селиться сырость… И вот уже словно воочию я вижу себя на знакомой поляне возле озера.
Вижу-то вижу, только вот странность – у меня вроде был вечер, а здесь белый день… На миг прикрываю глаза, но мираж не исчезает, более того – становится чётче. Вот они, мои девчонки, бегают по берегу босиком, и не одни, а с Гелей и Абигайль-младшей, а под деревьями, за большим чайным столом, благополучно разместилось всё среднее и старшее поколение Кэрролов и дель Торресов – кузины Аурелия и Мирабель, драгоценный сэр Майкл с сёстрами и зятьями, старинные приятели Теймур и Джонатан, и конечно же, братья-некроманты: наречённый мой супруг и самый лучший в мире деверь. На коленях – издалека не пойму, у кого, у Маги или Николаса – ёрзает крепенькая сероглазая малышка, рыженькая, кудрявая, и азартно лупит зажатой в пухленьком кулаке палочкой по столу, норовя попасть в чайное блюдце, а Мага – да, точно, он! – смеясь, каждый раз успевает отодвинуть и спасти хрупкую вещицу.
– Дай ты ей хоть разок попасть, – огорчённо говорит Николас. – Ведь скуксится сейчас, начнёт плакать… Принцессочка наша, злой папка не позволяет разбить такую красивую штучку, да?
И бровью не поведя, суженый вновь подвигает блюдце, но на сей раз с нарочитым запозданием, и вот уже – ба-бах! – летят во все стороны осколки драгоценного фарфора. Братья хохочут, маленькая принцесса заливается, сверкая двумя верхними молочными зубами. Солнце весело скачет на атласных лентах чепчика, расшитого бисером и мелким жемчугом.
– Вот это удар! – с гордостью отмечает Николас. – Ничего не скажешь, крепкая рука!
– Это у неё наследственное, – подавившись смехом, добавляет Мага, – от мамочки…
…Прямо над ухом раздаётся смутно знакомое цоканье, наваждение рассеивается. С трудом прихожу в себя, а сердце до сих пор частит. Что это было, что? Отблески ушедшего Дара? Нет, вряд ли: ни особой яркости картин, ни эффекта присутствия, как бывало раньше, скорее всего – мимолётное виденье, отвечающее затаённым помыслам. Просто на какой-то миг подумалось: может, и в самом деле получится жить вот так: большой дружной семьёй, как было когда-то, пока судьба не отняла у меня разом почти всех? Вот подсознание и отмерило, и выдало в точности по заказу.