Соседи по квартире
Шрифт:
— И…
— И не волнуйся, маме с папой я ничего не скажу.
глава восьмая
Ни один пассажир в Нью-Йорке еще ни разу не спускался по лестнице в метро так же медленно, как я. По крайней мере, создается именно такое впечатление, пока я медленно шагаю вниз, а меня все толкают из стороны
Как вы уже догадались, я оттягиваю момент. Интересно, здешние потолки всегда были серого цвета? Надо же, они регулярно меняют лампочки. А почему вот тут я никогда не замечала текстуру краски?.. Ой, кажется, это не краска.
Но потом, каким-то неведомым образом маня и дразня меня, становится слышна музыка Келвина.
Спустившись по последнему пролету, я вижу его, как и всегда, растворившегося в музыке и играющего склонив голову. Всякий раз, когда слышу его игру, я ощущаю себя переполненной пузырьками, с силой рвущимися на поверхность.
Полуденный хаос похож на какую-то муравьиную ферму: резво обходя друг друга, люди снуют в разные стороны.
Келвин не видит ни меня, ни окружающих, когда переходит от одного произведения к другому. Подойдя к нему, я выпаливаю первую пришедшую на ум фразу:
— Хочешь пообедать?
У меня ощущение, будто я кричу. Мой голос силится пробиться сквозь шум подъезжающих поездов.
Подняв голову, Келвин замирает, после чего берет финальный аккорд.
— Очаровательная Холлэнд. Привет, — я одарена улыбкой, которая начинается с приподнятого уголка губ, а затем становится очень широкой. — Прости, что ты сказала?
Тяжело сглотнув, я жалею, что не в состоянии сейчас снять перчатку и провести ладонью по лбу. Уверена, на нем выступил пот.
— Я спросила, не хочешь ли ты пообедать, — повторяю я, гадая, подшучивает он надо мной или нет.
Помедлив немного, Келвин смотрит по сторонам, после чего снова возвращается взглядом к моему лицу.
— Пообедать?
Кто-нибудь, срочно дайте мне пульт, и я отмотаю этот момент назад.
Все же нахожу в себе силы кивнуть.
— Пообедать, да. Со мной. Ты же ешь? Сейчас же как раз середина дня.
Ох, Холлэнд, Холлэнд…
Я воображаю рядом с собой перепуганную Лулу, чьи идеальные брови в этот самый момент взмывают вверх. И как она медленно цедит: «Господи боже, Кошмарище-Холлэнд», — а я поворачиваюсь к ней и обозленно рычу: «Ты сама дала добро на все это, негодяйка».
Келвин сдержанно смеется — будто понимает, что мне известно о его проблемах с визой, но не уверен, какие цели я преследую.
— Конечно, — вновь встретившись со мной взглядом, отвечает он. — Сейчас в самый раз.
***
На пороге ресторана воображаемая Лулу меня покидает. А когда хостес спрашивает, сколько всего посетителей с нами будет, я реагирую так, словно никогда в жизни не выходила в люди с другим человеком.
— Двое. Да. Мы вдвоем. Он и я. Мы можем сесть где-нибудь вдалеке от остальных? Ну, знаете, нужно немного уединения и…
Рука хостес замирает над стопкой меню. Келвин мягко кладет ладонь мне на плечо и покашливает.
— Если можно, посадите нас вон за тот дальний столик с диваном, пожалуйста, —
Пока мы идем к столику, мое лицо горит румянцем. Мы молча садимся и утыкаемся в меню.
Оглядев внушительный список, я решаю взять ньокки. Хотя предпочла бы спанакопиту или салат. Но стоит только представить, как буду запихивать в рот крупные листья салата с капающей с них заливкой или еще хуже — застрявшие между зубов кусочки шпината… При этом буду делать незнакомцу предложение пожениться… Меня вот-вот проберет истерический хохот.
И в этот момент до меня наконец всерьез доходит смысл всего будущего предприятия. Если Келвин согласится, то каким-то образом мне придется все это объяснить родителям и братьям с сестрой…
Или же никому ничего говорить не надо. Дэвис не упускает ни одного шанса напомнить, что едва Нью-Йорк станет мне не по зубам, я могу вернуться домой и решить наконец, как же мне быть с моим дипломом. И со своей жизнью. Родители всегда делали ему замечание, чтобы он отстал от меня, поскольку я единственный ребенок в семье, еще не нашедший свое место в мире.
Сомневаюсь, что брак с незнакомцем — это именно тот поворот судьбы, который они мне желали.
А еще согласие Келвина будет означать, что мы… поженимся. Станем мужем и женой. Нам придется жить вместе… На ум приходят такие слова как «близость» и «нагота», и фантазии о нем становятся практически неуправляемыми.
Келвин почесывает челюсть, потом задумчиво водит пальцем вверх и вниз за ухом. Вверх и вниз, вверх и вниз. Я кожей чувствую его прикосновение, как будто между нами на клеточном уровне существует какая-то связь. У меня были разные парни, но моим типажом всегда оставались ботаники — в очках и не заботящиеся о том, как выглядят. И я никогда не встречалась с кем-то, похожим на Келвина. Как выгляжу я: предпочитаю водолазки и туфли на устойчивом каблуке. Как выглядит он: небрежно подобранные друг к другу футболки с рубашками и джинсы, которые сидят, как влитые. Его непоказная сексуальность будоражит мои и без того взвинченные нервы.
Эх, если бы у меня сегодня получилось быть более рассудительной… Поерзав, я поправляю юбку. Дешевая ткань раздражающе скользит по виниловой поверхности сиденья дивана и от каждого моего движения обнажает бедра и задницу. Я надела эту юбку, потому что хотела выглядеть мило и эксцентрично — особенно в сочетании с колготками горчичного цвета и высокими сапогами, — но все же Келвин уделяет гораздо больше внимания меню. Мои усилия потрачены впустую.
— Спанакопита или салат?.. — вслух размышляет он.
Усмехнувшись тому, как синхронно мы думаем, я возвращаюсь к задаче: что бы такого заказать и при этом не обляпаться. Парни, видимо, этим не заморачиваются.
— Я возьму ньокки, — говорю я.
Келвин поднимает голову и улыбается.
— Хороший выбор.
Сделав заказ, мы немного говорим о погоде и туристах, о том, какие сцены в «Его одержимости» нам нравятся, до тех пор пока не повисает многозначительная тишина… и мне не остается ничего иного, кроме как перейти к сути.
Я поправляю салфетку на коленях.