Соседи по квартире
Шрифт:
Келвин вешает сумку на плечо, берет футляр с гитарой и с угрюмым лицом подходит ко мне, стоящей у двери.
— Мне очень неприятно от того, как все получилось.
Не в состоянии сдержаться, я смеюсь. Это так мило с его стороны, но до чего же нелепо.
— Тебе смешно? — тихо интересуется он.
— Нет, просто… — какое-то время я смотрю на него и молчу. В голове проносится все и сразу: его первая улыбка на станции, наш первый ланч, история с вибратором, первое собеседование, пьянка, перешедшая в секс, а потом занятия любовью — снова и снова, каждый день в течение нескольких
***
Вежливым и приятным жестам Келвина я доверять уже не могу. Когда он берет меня за руку в метро, когда болтает ни о чем, стараясь меня подбодрить, когда у входа в правительственное здание смотрит на меня с нежностью, кладет руку на щеку и шепчет на ухо:
— Я хочу все исправить. Позволь мне.
Но ведь и так понятно, что он теряет от провала больше всех — по крайней мере, чисто формально. Поскольку оценить собственный эмоциональный ущерб я не в состоянии. Сейчас у Келвина есть разрешение на работу, возможность заниматься делом всей его жизни, он живет в симпатичной квартирке в шаговой доступности от театра, и у него есть жена, которая весьма удобно похожа на женщину, с которой он якобы состоит в браке последние четыре года. Конечно же, Келвин хочет все исправить. А у меня есть только тот растущий восторг, который я ощущала, просыпаясь рядом с Келвином Маклафлином в течение последних нескольких месяцев.
Не хочу казаться излишне эмоциональной, но похоже, любовь никому из нас не нужна.
Поэтому я поворачиваюсь и иду к зданию, так ничего Келвину и не ответив. Пройдя досмотр, мы поднимаемся на лифте и по мраморному коридору направляемся к кабинету Доэрти. Келвин жестом приглашает меня сесть и устраивается рядом, достав из кармана телефон. Я смотрю, как он включает экран, на котором высветилось сообщение… от какой-то Натали.
Я не нахожу в себе сил смолчать. Чувствую себя оголенным проводом. Беззащитной и на грани безумия.
— Что за Натали?
Келвин даже не пытается спрятать от меня сообщение. Наоборот, поворачивает телефон ко мне экраном, чтобы я могла прочитать.
«Привет! Пишу поинтересоваться, свободен ли ты?»
Когда я встречаюсь взглядом с Келвином, он зачем-то напоминает мне:
— Это та девушка, с которой я собирался встретиться, когда мы ужинали с Робертом и Джеффом.
Какого хрена!
У меня на щеках вспыхивает румянец.
— То есть она пишет тебе до сих пор?
Он опускает голову на руки.
— С тех пор мы так и не поговорили. Думаю, она просто придерживается того плана. Ссылается на то, что я сказал.
— А что ты сказал? Когда ты с ней разговаривал, мы были уже женаты. И что же ты ей сказал? «Давай попробуем встретиться месяца через четыре?» Какого черта, Келвин! Ты что творишь? Почему так поступаешь со мной?
Он начинает спорить, но тут в нескольких
И как долго он был поблизости? Слышал ли он нас? Господи, мы просто два идиота.
— Приветствую вас обоих, — говорит Доэрти. — Пойдемте ко мне.
Ободряюще улыбнувшись, он идет в свой кабинет. Этот короткий путь кажется таким знакомым — все тот же сероватый свет из окна и все то же напряжение и беспокойство у меня внутри. Но при этом многое сейчас ощущается иначе: мы больше знаем друг о друге. Первое собеседование было похоже на прыжок в темноту с закрытыми глазами, а сейчас за нами тащится весь накопленный эмоциональный супружеский багаж. Даже если встреча пройдет хорошо, кто знает, как долго продлятся наши отношения?
Хочу ли я продолжать быть замужем за человеком, который держит про запас какую-то Натали?
Хочу ли оставаться в отношениях с кем-то, вступившим со мной в брак только ради работы и потому что я внешне похожа на некую Аманду?
Жестом пригласив нас присаживаться на стулья, Доэрти закрывает дверь и обходит свой стол, на котором лежат три стопки бумаг и объемная папка; как я предполагаю, она имеет отношение к нам.
— Давайте сразу по делу, — почесывая бровь, говорит Доэрти. — После первого собеседования я провел аудит всех документов, чтобы сделать отчет.
Мы с Келвином киваем.
— На первый взгляд, ваша история была довольно гладкой. Вы познакомились на станции метро, сходили на свидание, влюбились.
Мы снова киваем.
Понимая, что сейчас грянет гром, я почти не дышу.
— Но потом мне кое-что попалось на глаза, — Доэрти берет документ из средней стопки и несколько секунд молча его читает. — Полицейский отчет, датированный пятым января. И тут упоминается Холлэнд. На вас напали на станции метро «50-я улица». И с ваших слов записали, что свидетелем нападения был некий музыкант, имя которого не было названо.
Вот он, гром.
Я тяжело сглатываю, прежде чем ответить:
— Все верно.
— А еще вы упоминали, что Келвин иногда выступал на станции. Разве не на этой же станции, где вы играли, и случилось нападение, Келвин?
— Совершенно верно, сэр, — и прежде чем я успеваю встретиться с ним взглядом и хоть как-нибудь намекнуть, он добавляет: — С этого и начались наши отношения.
Но потом резко подается назад и поворачивается ко мне.
— Хотя нет, подождите.
Я наблюдаю, как на него снисходит понимание происходящего.
— Нет, — говорит Келвин. — Это же было совсем другим вечером, правильно?
В кабинете наступает тишина.
— Вы не помните, где присутствовали в момент, когда на вашу девушку напали?
Ссутулившись, Келвин закрывает глаза.
— Я был там.
Доэрти медленно возвращает документ в стопку и, откинувшись на спинку стула, потирает глаза.
Все молчат. Впрочем, говорить нам нечего. Мы понимаем, что попались.
Доэрти мы наплели, будто познакомились за полгода до свадьбы. Если Келвин присутствовал на станции, когда на меня напали, его имя обязательно попало бы в полицейский рапорт — в качестве бойфренда жертвы.