Соседи по квартире
Шрифт:
— Решила поделиться хорошими новостями.
— Правда? Какими?
Стараясь перестать дергаться, я киваю и перевожу взгляд на письмо в своей руке.
— Я написала эссе… — я и сама не до конца понимаю, о чем оно, — о тебе… И о себе. О музыке и Нью-Йорке. Даже не знаю…
— Ты говоришь про то, над которым работала, прежде чем…
Прежде чем мы расстались.
— Ага. Про него.
Келвин ждет несколько секунд, потом спрашивает:
— И?..
— И… отправила его в «Нью-Йоркер», — сдерживая улыбку, отвечаю я. — И его приняли.
— Да ладно! Быть
— Может!
— Ну ни хрена себе! — звук смеха Келвина бьет меня наотмашь. Я так по нему соскучилась. — Это замечательно, mo st'oir'in.
Мое старое прозвище… Сердце разламывается на куски.
— Хочешь прочитать?
Он снова смеется.
— Это что, серьезный вопрос?
— Я могу поменяться с кем-нибудь сменами в понедельник, и, если хочешь, поужинаем.
Ужин. С Келвином. Такое ощущение, что я много лет не ощущала подобный восторг.
— Скажи, куда, — отвечает он, — и я подъеду.
***
— Наконец решила дать нам прочитать свое эссе?
Это первое, что говорит мне Джефф, когда открывает дверь днем в понедельник и видит меня, прижимающую к груди объемный конверт с письмом редактора и печатной версией эссе.
— И не только его, а кое-что получше, — радостно помахав конвертом, отвечаю я. Я чувствую себя почти пьяной от восторга. — А где Боберт?
— На кухне, — говорит Джефф и строит гримасу. — Иди помоги ему.
Я захожу в квартиру и по запахам горелого хлеба и переваренного томатного соуса сразу же понимаю: готовит Роберт.
— Золотце, иди скорей сюда! Кажется, я испортил пасту.
Хотя Роберт так же говорит и Джеффу, я знаю, что сейчас он обращается ко мне. Положив конверт на столик к прихожей, я поворачиваюсь к Джеффу:
— Руки прочь. У меня есть новости, и я сама хочу обо всем рассказать.
Он поднимает руки вверх, пообещав не притрагиваться, а я иду на кухню.
— Ты же знал, что я приду, — заявляю я Роберту, когда он, передав мне всю ответственность, садится за стол с бокалом красного вина. — Почему не дождался?
— Хотел сделать сюрприз.
Роберт просто очарователен. Я изучающе осматриваю еду: это действительно всего лишь паста и соус из банки.
— Надо выбрасывать, — говорю я. — Тут все испорчено.
Сочувственно улыбнувшись Роберту, я отправляю приготовленное в мусорку. Пока он заказывает вьетнамскую еду, Джефф приносит на кухню мой конверт, и тот лежит теперь на столе, молча напоминая о своем присутствии.
Мы разговариваем на отвлеченные темы, но время от времени я ловлю их взгляды в сторону конверта.
— Как дела? — интересуюсь я.
— На прошлой неделе отличился Брайан, — говорит Роберт. Я и так с большим удовольствием предвкушаю грядущий ужин с Келвином, а новость о том, что Брайан облажался, вызывает невероятный душевный подъем. — Он устроил в вестибюле скандал с женой какого-то иностранного дипломата, которая возвращалась из дамской комнаты и заблудилась.
Я морщусь. Злорадство стихает, так как прекрасно понимаю, какими проблемами это обернулось в итоге Роберту и Майклу.
— Ох. Мне очень
Роберт пожимает плечами.
— В последние пару недель Келвин как будто ожил, — осторожно подбирая слова, поскольку понимает, что ступил на зыбкую почву, говорит он. — А Рамон обручился, так что на прошлой неделе мы закатили для него вечеринку.
Знаю, мне стоило бы порадоваться за Келвина, но с типичным для подобных ситуаций эгоизмом я чувствую облегчение, раз без меня ему было невесело целый месяц. Вдобавок к этому расстраиваюсь, что пропустила, судя по всему, действительно классную вечеринку. Ну я и тупица.
Прочитав эти мысли по моему лицу, Джефф добродушно смеется.
— Знаешь, Холлси, ты в любой момент можешь заполучить его обратно.
— Сомневаюсь, — отвечаю я. Как бы я ни радовалась возможности увидеть его сегодня вечером, мне до сих пор не понятно, что у нас происходит на эмоциональном уровне. У меня было много времени как следует подумать — во время пробежек и на работе — и понять, почему отношения между нами развивались настолько быстро и интенсивно и почему они, скорее всего, были бы такими же, даже если его чувства не были похожи на любовь. Присоединиться к исполнительскому составу спектакля для Келвина было весьма эмоциональным событием, а облегчение, что он может жить в стране легально, так же сопровождалось взрывом эмоций. Иногда люди за что-то глубокое принимают обычную благодарность. Расставание далось мне нелегко, но думаю, что оно отличный барометр, который покажет, каковы наши чувства на самом деле.
В своих я уверена, они настоящие. Надеюсь, его тоже.
У меня внутри от беспокойства все завязывается в узел.
— Насколько я понимаю, именно ты была инициатором, — напоминает мне Джефф.
— Да, но я думаю, расставание пошло Келвину на пользу, — отвечаю я, а потом делаю глубокий вдох. — Сегодня мы договорились поужинать… так что посмотрим.
Роберт широко улыбается и тянется ко мне через стол.
— Мы очень гордимся тобой, Лютик.
— Спасибо, ребята, — отвечаю я и думаю, что, возможно, мне стоит не ограничиваться коротким спасибо и добавить деталей: за то, что вырастили меня, что привезли в Нью-Йорк и заботились обо мне. И что поддерживали меня во всех сумасшедших начинаниях этого года. Но одного взгляда достаточно, чтобы понять: они и так знают, насколько я им благодарна. Поэтому тихо добавляю: — Спасибо вам за все. Даже не представляю свою жизнь без вас обоих.
— Ты ребенок, которого у нас никогда не было, — говорит Роберт. — Ты наша гордость и радость.
Нужно переходить к новости про эссе, иначе я разревусь.
— Итак, чуть больше месяца назад на меня снизошло озарение, — постукивая пальцами по столу, объявляю я. — Сейчас все кажется таким очевидным, но, наверное, меня к этому подтолкнули отношения с Келвином.
Джефф с Робертом выжидательно на меня смотрят.
И тогда я кладу конверт на середину стола.
Роберт его открывает и, едва увидев название журнала, зажимает рот ладонью. Вскрикнув, Джефф подскакивает со своего места, бросается ко мне и обнимает, подняв над полом на добрые полметра.