Соседи (сборник)
Шрифт:
— Все он понимает… Я в пятнадцать лет вступил в Красную гвардию!
Петр Иванович сел за стол, отодвинул от себя будильник, низко нагнулся над столом, опершись подбородком о ладонь правой руки, левая была вытянута вдоль стола — это было сигналом, что теперь Александра Васильевна может сказать все, что она считает нужным и Петр Иванович будет внимательно ее слушать.
— Я в пятнадцать лет ни читать, ни писать не умела, — сказала Александра Васильевна.
— Что ты за пример? Что ты сравниваешь? Прошло то время, о котором ты говоришь.
— Дай ему ремня, может, полковником станет, —
— Каким полковником? — не понял Петр Иванович.
— Ты что, забыл? Перед войной на Бадонках отец своего сына уздой отмутузил!
— Ну и что?
— Это ж ты рассказывал?
— Ничего я не рассказывал.
— Тогда слушай. Мальчонка уже ладный был, тоже, как наш, учиться не хотел. Назначили его к пастуху коров помогать пасти. Сам пастух один раз пошел сено косить, а коровы и пропаслись день в пшенице. Отец узнал под вечер, взял узду и давай своего мутузить! А соседская девчонка подсмотрела, как отец лупцует ее жениха! Мальчонка был старше нашего, у него уже и невеста была, он ей из лесу букетики приносил. Отлупил его отец, ушел в избу. Мальчонкина невеста свесилась с забора, смотрит во все глаза на своего жениха. Он достал букетик и подает. А девчонка говорит: «Я видела, как отец тебя бил, не надо мне твоих цветов!» Отец-то, конечно, ошибку сделал: не надо при девчонке-то лупить! Только все оно как раз к лучшему повернулось. От стыда жених убежал совсем из дому. Мать ходила по деревням и у каждого встречного спрашивала: «Вы моего Федю не видали?» Надо же, вспомнила, как зовут: Федя Редчанков!
Александра Васильевна помолчала, сама растроганная своим рассказом, и закончила:
— А через двадцать лет приехал Федя в гости к отцу полковником!
История с уздой Петру Ивановичу как будто понравилась.
— Ни разу не слышал. Такая история под боком… А говорят, бить нельзя!
Александра Васильевна насторожилась:
— Это на кого как: другому каждый день трепка, а пользы никакой.
— Каждый день не надо, — засмеялся Петр Иванович. — Один раз, но так, чтоб всю жизнь помнил! Сегодня поздно, пускай спит. А завтра задам мурцовки, пусть бежит! Может, генералом вернется?
— Так уж и генералом сразу, — не без тревоги сказала Александра Васильевна. — Не было в нашей родне ни полковников, ни генералов и не надо.
— Как не было? А генерал Шмаенков в Москве?
— А ты видел этого генерала?
— Ну так что, что не видел? Что он от этого, — сделался рангом ниже?
— Откуда ты знаешь, что Шмаенок генерал?
— Как откуда? От родни.
— От какой?
— От родни генерала Шмаенкова. От его племянника, от Гриши.
— И ты, думаешь, Гриша этот тебе правду скажет?
— А зачем ему врать?
— Бывает, что и соврать надо.
— Ну, знаешь ли, — начал сердиться Петр Иванович. — Одно дело — прибавить сержантскую лычку, ну, звездочку лейтенантскую, а генеральный чин — ого-о, это тебе не просто!
Такой ответ Александру Васильевну никак не убедил, она все с той же непоколебимой сомнительностью отвечала:
— Какое тебе дело до генерала Шмаенкова, если только он генерал? Да и не мог он сделаться генералом! В Белоруссии Шмаенки жили от нас недалеко, в соседней
— Это еще ни о чем не говорит, — защищает Петр Иванович.
— Обо всем это говорит. Птицу видишь по полету. Я, конечно, не хочу спорить, всякое в жизни бывает, а только не мог Шмаенок сделаться генералом, не поверю. А что ты его защищаешь? Какая он тебе родня — седьмая вода на киселе?
Выяснение родственных отношений с генералом Шмаенковым заняло не меньше получаса. Александра Васильевна всячески открещивалась от дальнего родственника, которого в военном чине она ни разу не видела. Петр Иванович настаивал на родстве и не позволял жене снимать со Шмаенкова звание генерала.
Александра Васильевна не была сварливой женщиной или же любительницей поспорить, она бы сразу уступила мужу в этом довольно простом вопросе: родня или не родня им Шмаенок, и генерал он или не генерал? Она слышала, что в дальней родне Петра Ивановича будто бы есть генерал и живет в Москве. Генерал не сообщал о себе Мезенцевым. Надо полагать, Мезенцевы для него с тех пор, как он сделался генералом, не существовали, а тогда, скажите, с какой стати Александра Васильевна должна признать существование генерала?
Новое упоминание о нем в обычный день так бы не затронуло ее: есть Шмаенков — хорошо, нет Шмаенкова — тоже хорошо. Но упоминание о Шмаенкове сегодня да еще как о генерале в расчеты Александры Васильевны не входило. Тогда получалось, что зря Александра Васильевна рассказала историю с Федей, то есть через что он стал полковником. И тут, как-то совсем уж близко, этот генерал Шмаенков. Безвыходное положение у Володи: с одной стороны полковник, с другой — генерал. Очень уж два больших чина! Рядом с такими чинами Володино поведение заслуживает самого серьезного наказания.
Александре Васильевне нужно было решительным образом снять генеральский чин со Шмаенка или, на худой конец, выразить полное недоверие к тому, что он в таком чине находится. И тогда, считай, оставался один Федя полковник. А с одним, что ни говори, если он даже полковник, справиться легче.
Петр же Иванович настаивал на родстве совсем из других соображений. Во-первых, он не хотел и не мог согласиться со следующим: зачем отказываться от родства со Шмаенковым, если он действительно родня? Во-вторых, и это было самое главное, Петр Иванович с юных лет и вот уже до пенсионного возраста сохранил любовь к военным.
Поднявшись из-за стола, Петр Иванович подошел к порогу, включил свет и сказал:
— Что, Саня, будем делать с нашим лентяем?
— Я его лентяем не считаю, — смелее заговорила Александра Васильевна, так как Петр Иванович теперь уже был не опасен: голос его был веселее, угрозы в нем никакой не было.
— Краснеть мне потом придется, — сказал Петр Иванович, садясь на прежнее место.
— Чего тебе краснеть? Пойдут ребятишки в школу, и он пойдет. Что ему дома делать?
Петр Иванович оглянулся на Володину комнату, в которой Володи не было, — он спал в амбаре, — и, словно боясь, что Володя все равно может услышать, переходя на шепот, сказал: