Сострадание к врагу
Шрифт:
— А во-вторых?
— Отчаяние. Мне было так больно, что больнее быть просто не могло. Я дрался с ними по принципу «чем хуже — тем лучше» и ни капли не жалел себя. Их я тоже не жалел. Я дрался там все двести сорок четыре дня. К концу срока я научился драться по-настоящему. Тогда эти звери меня уже уважали. Домой я не вернулся. Моя семья переехала.
— Ты никогда больше не видел свою девушку?
— Видел. Пьяная, она шла с тремя мужиками, которые лапали ее одновременно. Я дождался, пока она вошла в подъезд, потом пошел за этой троицей. С ней я говорить не хотел. Но этих троих я наказал. И даже ничего не объяснял.
— Что
— Всё, что хотел. И после этого мне стало легче. Я ее забыл. Почти. Видишь, на самом деле это полная ерунда по сравнению с твоими проблемами.
— Кто взламывал замок в подвал? — спросила Йец.
— Я, конечно. А малыши еще покуривали какую-то травку, не знаю, может быть, марихуану. Я видел это, но не прекратил. Так что я, конечно, виноват. Но всё равно это было несправедливо. Эта несправедливость бесит меня до сих пор.
— Она была похожа на меня?
— Это не имеет значения, — ответил Денисов. — Не понимаю, зачем я тебе об этом рассказываю.
На следующий день люди отправились двумя группами вверх и вниз по течению ручья. На корабле остался только Кеша, присматривать за Капитаном, который до сих пор не пришел в сознание. Вначале Кеша слонялся по кораблю, пытаясь чем-то заняться. Потом вышел и стал кидать камешки в стоявшую на возвышении голову пса. Ближе к вечеру, когда начало темнеть, он увидел светящийся шарик и услышал знакомый голос.
— Вы всё же потревожили наши кости, — произнес голос.
— Это не мы. На нас напали.
— Если вы не уйдете, то на вас нападут снова. Вы не должны здесь оставаться.
— Мы бы ушли, но никак не можем выбраться из этого ущелья, — пояснил Кеша. — Крепко застряли. Стены отражают гравитационную волну, и она гасится.
Волна разделяется надвое, отражается, а потом складывается в противофазе. Корабль никак не может взлететь. Как ты думаешь, что будет, если перетащить корабль в более широкое место, чтобы волна складывалась по фазе? Я разработал проект. Хочешь посмотреть?
— Это нас не касается, — сказал шарик. — Вы должны уйти. Мы даем вам ровно сутки, чтобы уйти отсюда. Если не уйдете, мы похороним вас на дне этого ущелья.
Засыплем слоем камней.
— Но мы не можем уйти! Помогите нам.
— Ты мне нравишься, — сказал шарик. — Пожалуй, я тебе помогу. Когда все будут умирать, я запишу твое сознание, и оно навечно останется со мной. Мы будем жить с тобой на этой планете, летать в ее лесах, спать в ее пещерах, любоваться цветами. Ты будешь рассказывать мне о Земле, а я расскажу тебе о Тибере, где я когда-то жила. Это красивая планета. У нас с тобой будет вечность на двоих.
— Но я хочу жить, хочу вернуться домой!
— Возвращайся. Но запомни, что мы дали вам только сутки. Отсчет времени уже пошел.
Обе экспедиции вернулись поздно вечером. В этот день погиб еще один человек. Охранник попытался подняться по крутому склону и сорвался со скалы. При этом присутствовал только Сергей, который его страховал. Тело упало в ручей и разбилось о камни. Охранника похоронили на месте, потому что не было никакой возможности тащить тяжелое тело к кораблю. Сергей был очень расстроенный, на него было жалко смотреть. Всю обратную дорогу Рыжая утешала его.
— Не вини себя, — успокаивал Денисов. — Это могло произойти с каждым из нас. Тут нет твоей вины.
— Знаю. Но когда это происходит прямо у тебя на глазах…
— Тяжело в первый раз видеть смерть друга. Знаешь, пять лет назад, когда погиб мой напарник, два дня я не находил себе места. Но с тех пор смотрю на смерть по-другому.
— Как умер твой напарник?
— Его случайно задело лучом и разрезало пополам. Я стоял в трех метрах от него. Совсем близко, меня даже забрызгало кровью.
Когда Кеша рассказал о предупреждении, вначале ему никто не поверил. Но чем больше он говорил, тем серьезнее становились люди. Когда же он назвал планету Тибер, Йец закрыла лицо руками.
— Что с тобой? — забеспокоился Денисов.
— Он говорит правду. Такая планета существует, но он никак не мог об этом знать.
— Ты плачешь?
— Я родилась на Тибере, — сказала Йец. — И прожила там двенадцать лет. Там остались мои друзья, мое детство, моя жизнь. Тибер прекрасен, его не сравнить с Землей. Но он так далеко, что я никогда не смогу вернуться. Мы создаем планеты-кладбища, где продолжает жить сознание всех наших умерших. Вы, на вашей странной Земле, пытаетесь как-то сохранить тела умерших, а мы стараемся сохранить души. Вполне возможно, что сейчас мы на такой планете. Таких кладбищ несколько в Галактике, но доступ сюда закрыт. Закрыт для всех. Мы никогда не общаемся с сознанием мертвых. На этой планете может храниться сознание моей матери. Может, она совсем рядом? Может, видит и слышит меня сейчас? Кеша сказал правду. И ничего странного в том, что женщина плачет.
Она вытерла глаза.
— Прости меня, — смутился Денисов. — Эти люди так опасны?
— Это не люди, — ответила Йец. — Это механическая охрана. Они будут действовать по своей программе. Если они сказали, что уничтожат нас в течение суток, значит, так оно и будет.
— А если попробовать договориться с ними?
— Бесполезно. Легче договориться с калькулятором или с шагающим экскаватором.
— Тогда остается один выход, — сказал Денисов, — мы уйдем в гиперпространство прямо отсюда.
— Ерунда. Что это изменит?
— Постой, постой, — удивился Сергей. — Получается, что всё это время мы могли взлететь? Стартовать со дна ущелья? Что же вы мне тут рассказывали? Ведь гравитационный двигатель нас не поднимет, верно?
— Гравилеты нашего класса могут перемещаться в трех режимах: вдоль струны, на собственной тяге и в гиперпространстве. Первое и второе невозможно. Остается третье.
— Так в чем же дело?
— В кривизне пространства. Лучше всего входить в гиперпространство с околопланетной орбиты, — начал объяснять Денисов. — Только в этом случае мы можем точно попасть в точку назначения. Любая планета искривляет пространство. Мы имеем единственный режим перехода: тот, что рассчитан на кривизну околопланетной орбиты. То есть, если мы стартуем с орбиты и ошибемся в расчетах, скажем, на миллион километров, мы всё равно попадем в нужную точку, то есть на орбиту. Мы перемещаемся между точками с оптимальной кривизной. Это очень удобно. Можно прыгнуть из пустого межпланетного или межзвездного пространства, но чем дальше от оптимальной точки ты находишься, тем труднее рассчитать траекторию. Разброс обычно такой большой, что прыжок превращается в бесполезную трату времени. Но если попробовать прыгнуть с поверхности планеты… Присутствие большой массы слишком искажает поле на старте. Короче говоря, никто и никогда не возвращался после такого прыжка. Это прыжок в ничто. Прыжок в смерть.