Состязание. Странствие
Шрифт:
Смелый план. Переборки сделаны из дубовых досок. Там, внизу, тесно. Фонари не горят. Эванс берет с собой двух человек. Его ждет великое испытание; впоследствии будут еще. Он смел, не боится никакого риска, не в его привычках взвешивать за и против. Инструмент самый примитивный. В судовую мастерскую проникнуть невозможно. Где-то нашлось долото, где-то — дрель. «Терра Нова» не такое уж хлипкое суденышко, как утверждали некоторые. Во всяком случае, дубовая переборка достаточно крепка.
Они стоят в воде по колено. Но судно сидит глубоко и сильно кренится. Их бросает на переборку, долото соскальзывает, они режут себе руки, к черной от угольной пыли морской воде примешивается кровь. Они пытаются зажечь свет. Он тут же гаснет. Работают в темноте, рубят топором, откалывают несколько щепок, яростно чертыхаются, всхлипывают, снова чертыхаются, откалывают еще несколько щепок. Нужна достаточно большая дыра, чтобы мог пролезть взрослый мужчина. Время идет.
Шлепая по воде, раза три к ним добирается мокрый насквозь кок с каким-то пойлом в чайнике. Волны сбивают его с ног, он продвигается чуть ли не вплавь; если чайник раньше был неполон, то теперь содержимое льется через край. Час спустя он снова идет к ним. Они не видят его, он пробирается в темноте, они рубят топором, долотом, пробуют сделать что-то дрелью. Подходит кок. Чай смешан с угольной водой и нефтью. Эванс пьет холодную бурду из носика, передает чайник своим товарищам. Кок принес и цыпленка. Они рвут его руками и зубами.
Наконец топор пробивает переборку насквозь. Однако расширить дыру не так-то просто. Для троих тружеников не существует ни дня, ни ночи, ни надежды, ни ада, только адски тяжелая работа в пахнущей нефтью холодной воде. Мало-помалу дыра становится больше. Они слышат, как их товарищи вычерпывают воду, передавая друг другу ведра, слышат скрип кренящегося судна, тревожное ржание пони, слышат рев ветра и гул миллионов тонн воды, вздымающихся к небесам и обрушивающихся на «Терра Нову».
Дыра в переборке все шире. По ту сторону находится колодец с клапанами судовых насосов. Удастся ли их очистить? Уже девятнадцатый час они рубят переборку. Наконец Эванс протискивается в соседний отсек.
Здесь тоже темно. Он отыскивает колодец. Фильтры внизу. До них два метра. Надо нырять. Он не знает — точно ли в фильтрах дело. Нырять в грязную воду, когда судно бросает из стороны в сторону… Он погружается в тесный колодец. Кругом железные трубы, он задерживает дыхание, все скользкое, все холодное, он что-то нащупывает, пытается отвернуть. Не идет. В глазах чернеет. Надо всплывать.
Но это вопрос жизни или смерти. Через дыру в переборке ему кричат, что уровень воды в машинном отделении снова растет. И он опять ныряет. Какая-то штука поддается его усилиям, но до конца отвинтить ее он не успевает, вынужден всплыть за воздухом.
Зато теперь он сориентировался. Силы еще не покинули его. Кто-то окликает его, он набирает в легкие воздух и кричит в ответ, чтобы заткнулись. Ныряет в третий раз.
Он знает, как действовать. Вот когда окупаются дни, потраченные на подробное изучение судна. Машинное отделение не его епархия. Но он капитан, а капитан обязан знать о судне все. И он делает то, что нужно. Можно всплывать. В желудке булькает вода с нефтью. Он блюет в темноте.
Затем принимается выдувать грязь из фильтра. Пальцы закоченели, рот полон угольной пыли, он дует изо всех сил, выплевывает набившуюся в рот гадость, снова дует, чувствует, что дело пошло. Вот только некуда положить этот фильтр, пока он ныряет за следующим.
Судно тяжело кренится, тяжело выпрямляется. Крики из машинного отделения: вода прибывает. Он засовывает фильтр в рот и ныряет опять. Внезапная мысль: «Есть ли тут крысы?» Мысль, придающая бодрость. Если на борту есть крысы, еще можно на что-то надеяться. Они не покинули судно перед нашим отплытием? Нащупывает следующий фильтр, вынужден всплыть, снова ныряет, отвинчивает его и тоже продувает, освобождая от угольной пыли.
Но там — еще фильтры. Сколько времени прошло — час, два? Его окликают. Он кричит в ответ, чтобы заткнулись. В полузабытьи погружается вновь и вновь, находит искомое, убежден наконец, что фильтры все у него в руках и очищены от грязи, насколько это вообще возможно.
Судно еще держится на плаву.
Теперь надо вернуть фильтры на место.
Внезапный приступ головокружения, его рвет — рвет угольной пылью. Затем он ныряет. Завинчивать труднее, чем отвинчивать. Отверстия маленькие, надо попасть в резьбу, работая под водой, задерживая дыхание, борясь с сильной качкой.
Проходит еще один час. Вверх-вниз, вверх-вниз. Наконец осталось завинтить последний фильтр.
Он теряет сознание и падает.
Приходит в себя. Кто-то позвал его. Он знает: если хоть один фильтр не станет на место, можно было не трудиться, не чистить другие. Поднимается на ноги. Странная тишина: словно все на борту знают, что происходит в его отсеке, и понимают — теперь или никогда. Он снова ныряет.
И роняет фильтр.
На дне колодца хватает щелей. Он лихорадочно ищет. Вынужден всплыть за воздухом, цепляется за какую-то трубу, слабеет, уходит под воду — все, готов…
Но тут рука нащупывает что-то знакомое: фильтр. Из последних сил он отталкивается ногами и всплывает.
Долго налаживает дыхание, произносит вслух: «Теперь или никогда». И без промаха, сразу вставляет фильтр в нужное отверстие и завинчивает.
Всплывает.
Он стонет, но помощник, просунувший голову в дыру в переборке, все понял. Можно проверять помпы. Восемь человек бросаются к насосам. Они работают. Гонят воду за борт.
Океан возвращает ее. Но в машинном отделении вода уже не прибывает. Восемь человек, мокрые насквозь, вконец измотанные, ходят по кругу, по кругу, и поршни исправно стучат. Насосы откачивают воду. Волны бросают ее обратно. Но развить наступление уже не могут.
Из насосного колодца выбирается человек, весь в мазуте и угольной пыли. Шатаясь, бредет к отверстию в переборке, останавливается, соображая — куда теперь? Наверх или вниз? На этот раз — наверх. Хватается руками за края изрубленных досок, кто-то помогает ему, он просовывает голову, но плечи застревают, словно они разбухли от холодной влаги и не желают покидать трюм.
Он срывает с себя лохмотья, голый протискивается через дыру, дубовые щепки впиваются в кожу. И вот он снова вместе со своими товарищами.
Судно держится на плаву. Кто-то кричит:
— Вода убывает!
Восемь человек на палубе ходят по кругу, по кругу, сжимая рукоятки стертыми, закоченевшими пятернями.
Кто-то набрасывает на плечи Эванса шинель, и он поднимается на палубу.
Один из восьмерки — Скотт.
Еще трех собак смыло за борт волнами. Две лошади сдохли. Молодой парень причитает: