Сотовая бесконечность
Шрифт:
– Дразнит он тебя потому, что завидует! – заверила его мать, сама готовая расплакаться.
В груди что-то пребольно кольнуло. Защемило так, словно ножиком острым кто-то ретивое пронзил! Но женщина справилась с собой и, улыбнувшись сквозь подступающие рыдания, озорно подмигнула сыну.
– Ну, кто таков есть его отец? Простой гончар! Никакого знатного деяния в жизни не свершивший!
Марья утёрла кусочком чистой холстины лицо сына.
– А отец твой, он всю нашу деревню спас! Не побоялся урман злобных, кои числом превосходили
– Правда?! – расцвёл мальчонка, ещё раз проведя левым рукавом по заплаканным, припухшим глазёнкам. В его по-отцовски светло-серых глазах светились надежда и растущая уверенность в своих силах!
«Он всё больше и больше становится похожим на отца», – отметила она про себя, ещё раз приглаживая его буйные вихры.
– Правда!
Женщина поцеловала сына.
– Значит, правильно я ему приложил! – просиял Лексейка.
– Кому, солнышко моё? – удивилась Марья, слегка отстраняясь и уже внимательнее вглядываясь в глаза сына, мгновенно потемневшие, точнёхонько как у «её Лексеюшки»!
– Так ему же! Кому же ещё? – мгновенно надувшись и отстранившись, буркнула «надежда и опора». – Иваньше-Смердяньше!
Мальчик смешно перекривил лицо, вполне похоже изображая косящего одним глазом шестилетнего Ваньку, гончарова сына.
– Я ему так мечом всыпал, что он только скулить поспевал!..
– Ну, беги, вой мой отважный!
Марья ещё раз чмокнула сына в лоб, развернула и легко подтолкнула в спину.
– Беги, играй, пока время есть!
Мальчик сделал пару шагов в сторону двери, потом резко обернулся и с разбегу бросился матери на шею.
– Маманька! Я тебя так люблю!
– И я тебя люблю, сыночек!
Марья не удержалась, и по её щекам побежали две солёные, влажно поблёскивающие полоски.
– Беги, родненький!
Она ещё раз подтолкнула его к выходу из горницы.
Едва негромко хлопнула за убегающей спиной добротная дубовая дверь, Марья не выдержала и, сначала тихо, а потом в полный голос, разревелась!
Проплакав немалое время, женщина, вконец успокоившись, решительно встала. Плеснула себе в лицо студёной водицы из стоящей в углу бадейки.
Вернулась на скамью, взяла пряжу – и отложила…
В тот день… В тот день, почти уж шесть лет назад…
Марья подпёрла лоб согнутой в локте левой рукой, правой пощупала пряжу, что лежала рядом на скамье.
Мысли уносились в прошлое. Тогда, шесть лет назад…
Солнце палило нещадно, впрочем, как всегда в это время года. Стояла самая середина лета. Лес, казавшийся высохшим, затаился и молчал! На небольших полянах, поросших буйными остатками прошлогодней, пожелтевшей травы, лишь кое-где зеленела молодая поросль. Воздух над ними вибрировал, искажая видимость, и, казалось, звенел от жара, поднимающегося от земли.
Марья устало разогнулась, отёрла выступивший на лбу пот рукавом рубахи.
С самого утра, наскоро позавтракав мягким домашним сыром и ржаной лепёшкой, она, подхватив поместительное лукошко, плетённое известным в округе мастером Владирием Лосем, отправилась в лес по ягоды.
Она прекрасно знала, где в окружающих их деревню борах можно сыскать спелую малину и ежевику. Может быть, и ранние грибы иль корешки съедобные…
Набрав полную корзину, Марья направилась домой, но поневоле остановилась на большой поляне, посреди которой лежала упавшая высокая сосна.
Поляна, поросшая молоденькой травкой, была усеяна цветами кисельника.
Девушка решила сплести себе венок.
Завтра, с утра, она должна была выходить замуж!
Жених, парень видный, первый охотник по окрестности… вместе с тем был он ей неприятен. Ну вот не то!
В любом случае, ей – круглой сироте – особенно выбирать и не приходилось.
Мать, говорят люди, первая по землям древяничей красавица, умерла родами. Отец, прославленный искусный кузнец, умер, когда Марье было десять вёсен.
Он много рассказывал дочери о свойствах всяких руд и металлов. Много говорил о ковке и закаливании.
После его смерти – всего лишь случайная встреча с Лесным Хозяином, – она осталась одна…
Безумный после суровой, затянувшейся зимы медведь хоть и выглядел жалким и отощавшим, но наглого человека задрал в два счёта! Если, конечно, таковой у его собратьев имелся.
Отец погиб, но дочь, плоть от плоти и кровь от крови, успела впитать отцов воинский дух, от Свеаррога идущий. Марья, воспитываемая суровым немногословным воином, выросла в крепкую красивую русоволосую девушку, первую невесту древяничей!
Но сколь бы ни сватались к ней разные молодые охотники, выбора ей не предоставляли. Забава, жена пастуха Додона, удочерившая её после смерти старшего брата, как полагалось по Правде Славской, племянницу особо не жаловала. Своих-то двоих, шкодливых огненно-рыжих мальчонок девяти вёсен от роду, Забава берегла пуще зеницы глазовой. Никакой работой их не утруждала. Всё делала она, Марья.
Но и на том спасибо. Жить можно…
А чего? Крыша над головой есть, тётка особо не злоб–ствует, даже после того, как овдовела, после того памятного Перумова дня, когда муж её Додон, перебрав с медами, повздорил с князевым человеком, тоже себе лишку позволившим.
Человек тот привёз старшине грамотку от князя Инослава, да и задержался в селении. Ну вот, хмельные оба, слово за слово, потом в кулаки, а там и за ножи похватались.
Зарезал гридень княжий дядьку Додона.
Через седмицу привёз он вдове виру богатую, как и заповедано Правдой, от дедов идущей. Да мужа-то – не вернёшь…
Срывая очередной алый цветок кисельника, она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.
Сначала это было похоже на лёгкое щекотание по затылку. Потом превратилось в покалывание.