Сотрудник агентства "Континенталь"
Шрифт:
Они готовили революцию. Но человек, который должен был ее возглавить, только что умер. Помехой был и недостаток денег. Поверьте... меня толкнуло на это не тщеславие. Я верил, – и верю до сих пор, – что это могло пойти... что это пойдет... на пользу стране. Они сделали мне предложение: если я буду финансировать революцию, то стану... то смогу стать королем.
Нет, нет, подождите! Господь свидетель, я поступил плохо, но не думайте о моем поступке хуже, чем он есть на самом деле. Мои деньги многое могут изменить в этой маленькой нищей стране. Потом, когда ее возглавит американец, будет легче – должно быть легче – взять кредит в Америке или в Англии. Учтите и политический аспект. Муравию окружают четыре страны, и каждая из них достаточно сильна, чтобы при желании аннексировать ее. До сих пор Муравия сохраняла независимость только благодаря соперничеству между соседями, а также потому, что не имеет морских портов.
Но с американцем во главе – а если повезет договориться о займах в Америке и Англии, то мы получим и их капиталовложения – ситуация станет совсем иной. Муравия окрепнет и по крайней мере сможет хоть в какой-то мере рассчитывать на помощь со стороны мощных держав. Этого достаточно, чтоб соседи стали осмотрительней.
Вскоре после первой мировой войны Албания тоже думала о такой возможности и предложила свою корону одному из американских богачей. Но он отказался. В то время это был пожилой человек, который уже сделал карьеру Я решил воспользоваться своим шансом. Среди Грантхемов… – В его голосе снова появились стеснительные нотки. – Среди Грантхемов уже были короли. Мы ведем родословную от Якова Четвертого Шотландского. Поэтому я подумал: хорошо было б, если бы наш род снова увенчала корона.
Мы не хотели жестокой революции. Эйнарссон держит под контролем армию. Нам оставалось только использовать ее, чтоб заставить депутатов, которые еще не присоединились к нам, изменить форму правления и избрать меня королем. Меня было бы легче избрать, чем человека, в жилах которого нет королевской крови. В этом мое преимущество, несмотря, несмотря на мою молодость. А люди... а люди в самом деле хотят короля, особенно крестьяне. Они считают, что не имеют права называться нацией, пока у них нет властелина Президент для них ничто – обыкновенный человек, как и все они. Поэтому, понимаете, я... Ну же, смейтесь! Вы услышали достаточно, чтоб понять, насколько это бессмысленно! – Голос его сорвался на высокой ноте. – Смейтесь! Почему же вы не смеетесь?
– Над чем? – спросил я, – Видит Бог, это безумие. Но не глупость. Вы ошиблись, но не утратили самообладания Вы говорите так, словно это дело похоронено навсегда Оно провалилось?
– Нет, не провалилось, – медленно проговорил он и насупился. – Хотя я уже начинаю думать, что это именно так Смерть Махмуда не должна была повлиять на ситуацию, но теперь у меня такое ощущение, словно все кончилось.
– Много денег потрачено?
– Дело не в этом. Но. Хорошо, допустим, американские газеты узнают об этой истории, а они таки узнают. Вы же знаете, как смешно могут ее преподнести. Потом об этом услышат мать, дядя, адвокатская контора. Не хочу прикидываться, будто мне не стыдно посмотреть им в глаза. А еще. – Его лицо раскраснелось сильнее – А еще Валеска – мисс Радняк... Ее отец должен был стать во главе революции Он и был во главе, пока его не убили. Она. Я никогда не буду по-настоящему достоин ее. – Он промолвил это с идиотским благоговением. – Однако я надеюсь, что если буду продолжать дело ее отца и смогу предложить ей еще что-то, кроме денег... если бы я что-то совершил... завоевал место для себя, то, может, тогда она... Ну, вы же понимаете.
– Да, – проворчал я.
– Что мне делать? – серьезно спросил Грантхем. – Убежать я не могу. Я должен ради нее довести это дело до конца и не потерять уважения к себе. Но у меня такое предчувствие, словно всему конец. Вы предложили мне помощь. Помогите мне. Скажите, что я должен делать?!
– Вы сделаете то, что я вам скажу... если я пообещаю помочь вам выбраться из этой истории и не запятнать своего имени? – спросил я так, словно каждый день вытягивал миллионеров и наследников шотландских королей из балканских смут.
– Да!
– Какое следующее мероприятие в революционной программе?
– Сегодня ночью состоится собрание. Я проведу вас.
– В котором часу?
– В полночь.
– Встретимся в половине двенадцатого. Что я должен знать?
– Мне поручили рассказать вам о заговоре и предложить все, что вы пожелаете, лишь бы только завлечь вас. Отдельной договоренности о том, много или мало я должен вам рассказать, не было.
В тот же вечер в девять тридцать я вышел из такси перед домом, адрес которого был указан в записке секретарши министра полиции. Небольшой двухэтажный дом стоял на плохо вымощенной улице на восточной окраине города. Дверь открыла среднего возраста женщина в очень чистом, накрахмаленном, но плохо сшитом одеянии. Я и рта не успел открыть, как за спиной у женщины появилась Ромен Франкл в розовом шелковом платье, с оголенными плечами, и подала мне маленькую ручку.
– А я не надеялась, что вы придете.
– Почему? – спросил я и, пока служанка закрывала дверь и брала у меня пальто и шляпу, делал вид, будто удивлен – ибо ни один мужчина не откажется от приглашения такой женщины!
Мы стояли в комнате, оклеенной темно-розовыми обоями, устланной коврами и меблированной с восточной роскошью. Единственной вещью, которая вносила диссонанс в интерьер, было огромное кожаное кресло.
– Пойдемте наверх, – пригласила меня девушка и сказала служанке несколько слов, из которых я понял только имя «Марк» – Или, может, вы, – снова перешла она на английский, – предпочитаете вину пиво?
Я ответил, что нет, и мы отправились по лестнице наверх Девушка шла впереди – легко, без всяких усилий, так, словно ее несли. Она привела меня в комнату в черных, белых и серых тонах, изысканно обставленную всего лишь несколькими вещами. Чисто женскую атмосферу тут нарушало лишь еще одно огромное кресло.
Хозяйка села на серую кушетку и отодвинула стопку французских и английских журналов, чтоб освободить рядом место для меня. Сквозь приоткрытую дверь я видел ножки испанской кровати, край фиолетового покрывала и фиолетовые шторы на окне.
– Его превосходительство весьма сожалеет – начала девушка и замолчала.
Я смотрел – нет, я смотрел спокойно, не тараща глаза – на большое кожаное кресло. Я знал: она замолчала именно потому, что я смотрел на него, поэтому уже не мог отвести взгляда.
– Василие, – проговорила она с большим нажимом, чем того требовала обстановка, – весьма сожалеет, что пришлось отменить сегодняшнюю встречу. Убийство секретаря президента – вы слыхали об этом? – заставило нас отложить все дела.
– А, да, этот Махмуд. – Я медленно перевел взгляд с кожаного кресла на девушку. – Убийцу нашли?
Ее потемневшие глаза внимательно изучали меня, наконец она покачала головой, встряхнув своими темными волосами.
– Возможно, это Эйнарссон, – сказал я.
– Вы не сидели на месте.
Когда она улыбалась, ее глаза, казалось, мерцали Служанка Мария принесла вино и фрукты, поставила все на столик рядом с кушеткой и ушла Девушка налила вина и предложила мне сигареты в серебряной коробке. Я отказался и закурил свою. Она закурила египетскую сигарету – длинную, как сигара.
– Что это за революция, на которую они купили моего парня? – спросил я.