Сотрудник гестапо
Шрифт:
– Славно поработали, - проговорил Дубровский, прочитав до конца донесение Брандта.
Георг Вебер оторвался от бумаг, поднял голову и вопросительно посмотрел на Дубровского. Потом, перехватив его взгляд, увидел донесение Брандта и, глубоко вздохнув, сказал:
– Вам тоже представляется такая возможность. В зависимости от усердия можете заработать орден или бутылку водки. Для этого в Сталино широченное поле деятельности. На днях местные бандиты перерезали линию подземного кабеля, который связывает ставку фюрера с командованием группы армий «Юг». Попробуйте выйти на них - не одну бутылку водки можете обрести.
– Спасибо за совет. Но я как-то не по этой части. Предпочитаю вести трезвый образ жизни.
– Похвально, только вряд ли вас здесь поймут. Разве что полицайкомиссар Майснер? Он, пожалуй, единственный трезвенник во всей нашей организации.
– А вы тоже поклоняетесь дурманящим напиткам?
– Я - как все. А что остается делать? Так что, если раздобудете спиртное, не забывайте.
– Учту и постараюсь составить компанию. На новом месте всегда приятно обретать друзей. А вы мне очень симпатичны. Если не секрет, откуда вы родом?
– Я из Эссена. Там прошло мое детство.
– О-о! Примите мое сочувствие. На днях газеты сообщали, что Эссен подвергся массированной бомбардировке. Говорят, что в налете участвовало более трехсот английских тяжелых бомбардировщиков.
– Да. Я читал об этом. И девятнадцать из них были сбиты нашими ночными истребителями.
– А ваши родители и теперь проживают в Эссене?
– Нет. Я рано осиротел. И возможно, поэтому сумел достичь многого. Меня воспитывал союз немецкой молодежи. В тридцать восьмом году я уже был знаменосцем на молодежном митинге в Нюрнберге. Шестьдесят тысяч членов «Гитлерюгенд» собрались тогда на огромном стадионе. Под проливным дождем двигались мы через старый Нюрнберг. И чем сильнее хлестал дождь, тем громче мы пели: «Сегодня нам принадлежит Германия, завтра будет принадлежать весь мир!» А на стадионе раскинулось море знамен и транспарантов. К нам приехал сам фюрер. Адольф Гитлер стоял всего в двух шагах от меня. И когда он стал пожимать нам руки, он пожал и мою. Да-да! Вот полюбуйтесь!
– Вебер левой ладонью осторожно поднял свою правую руку.- Эту руку пожимал сам фюрер!
– воскликнул он.
Георг Вебер говорил с такой страстью и так убедительно, что Дубровский подумал: «Типичный гестаповец. Такой пойдет на что угодно ради своего обожаемого фюрера». И чтобы перевести разговор на другую тему, сказал:
– К сожалению, Нюрнберг тоже подвергся варварской бомбардировке англичан.
– Им это дорого обойдется. Скоро англичане ощутят силу нашего нового оружия. В самое ближайшее время ракеты полетят через Ла-Манш. Так что возмездие не за горами.
– Мне нравится ваша вера. Если бы все немцы были столь тверды и решительны…
Георг Вебер не дал Дубровскому договорить:
– Да-да! Я знаю, что вы имеете в виду. Достойно сожаления, но у некоторых действительно мозги вывихнулись после Сталинграда. Но скоро мы свернем шею всем этим нытикам, попомните мое слово. Надеюсь, вы, господин Дубровский, уверены в нашей конечной победе?
– Естественно. Это не вызывает у меня никаких сомнений. Надо лишь побыстрее покончить с Советской Россией, чтобы помочь Роммелю в Африке. Иначе англичане и американцы могут сбросить его в Средиземное море.
– Пожалуй, вы правы. Но предоставим решать эти вопросы верховному командованию германской армии. Я уверен, что в ставке фюрера позаботятся, чтобы этого не случилось. Однако мы отвлеклись от работы. Мне приятно с вами беседовать. Чувствуется, что вы мыслящий человек. До сих пор я был другого мнения о русских.
В знак благодарности за комплимент Дубровский почтительно склонил голову. В следующий момент он уже достал из ящика пачку документов и положил их на стол перед фельдфебелем Вебером.
Эта работа заняла почти весь день, если не считать небольшого перерыва на обед. Освободился Дубровский лишь около восьми часов вечера.
Солнце еще не успело спрятаться за крышами зданий, но уже не палило так нещадно, как днем.
Дубровский вышел на улицу. Захотелось отвлечься от невеселых дум. Он решил пройтись по городу. По тротуару брели притихшие люди с хмурыми лицами. Иногда слышалась громкая гортанная немецкая речь, и тогда люди, не останавливаясь, сторонились, пропуская солдат или офицеров германской армии. Изредка встречались и румыны. Но те вели себя тише, не так развязно, и на них горожане не обращали особого внимания.
Дубровский бродил уже более двух часов, сворачивая с одной улицы на другую, высматривая размещение различных штабов и немецких учреждений. Вскоре сумерки начали спускаться на город. Чтобы не плутать напрасно по незнакомым закоулкам, он остановил первых попавшихся девушек и спросил:
– Как ближе пройти на Смолянку?
– А вот прямо,- ответила одна из девушек.- Мы тоже идем в ту сторону.
– Тогда разрешите с вами…
– Пожалуйста.
Они двинулись вместе.
– Вы что, доброволец?
– презрительно спросила все та же девушка.
– Почему же вы так решили?
– Да форма на вас ихняя, а по-русски говорите как мы. Вы же русский?
– Русский.
– Ну доброволец, значит.
– Выходит, что доброволец.
Чтоб сменить разговор, Дубровский сказал:
– Ну вот, мы вроде и познакомились.
– Но мы даже не знаем, как вас зовут.
– Леонид!
– представился Дубровский.
– А меня Лена,- сказала одна из девушек, протягивая руку. Ее подруга назвалась Валентиной.
– Валя! Такая молоденькая и уже замужем?
– спросил Дубровский, заметив колечко на руке девушки.
– Что вы! Мне еще и двадцати нет.
– В наше бурное время некоторые успевают и к восемнадцати замуж выскочить.
– Почему «выскочить»? Наверно, влюбляются, а потом уж и замуж выходят.
– А вы еще ни в кого не влюбились?
– Я - нет.
– А вы, Лена?
– Не знаю,- смущенно ответила девушка.
– Есть у нее один парень, - вмешалась в разговор Валентина.- У немцев в пекарне работает.
– Доброволец?
– Не доброволец он,- обиженно заговорила Лена, метнув на подругу недобрый взгляд.- Он в плен попал, вот и согласился в пекарне работать.