Сотворение мира.Книга первая
Шрифт:
Он тронул за плечо Ганю Лубяную:
— Какое эта улица название имеет?
— Земляной вал, — слегка смущаясь, подсказала Ганя.
— Во-во! — кивнул дед. — На этой улице такой домина стоит. Нас в нем и расквартировали, аж на шестой этаж, спасибо им, поселили, чтоб всю Москву видать было. Так что вы, Данилыч, не хлопочите про это, благодарствуем…
Адвокат любезно предложил Александру угостить земляков в столовой, раскланялся и ушел. Через полчаса, сняв зипуны, огнищане чинно сели за стол. Дед Силыч развязал лежавший
— Мы, извиняйте, со своими харчами, — объяснил дед. — Нас как провожали из деревни, так всякой всячины надавали. Может, говорят, там, в московских волостях, голодновато, так вы берите в дорогу свое. Ну и нагрузили гусятиной, да салом, да сушкой разной. А мне, как старику, пирогов с тыквой особо напекли: угощай, мол, там кого хочешь.
Развернув тряпицу, Силыч сконфуженно мотнул головой:
— Скажи, беда какая! С пирогов блины поделались. Должно, спал я на мешке и придавил малость…
— Ничего, ничего! — успокоил старика Александр. — Съедим ваши пироги! Садитесь и пейте чай.
За чаем огнищане рассказали Александру о Ставровых, касаясь главным образом хозяйственных дел: какие добрые кони были куплены Дмитрием Даниловичем, какой у пего уродился овес, сколько зерна Ставровы продали на пустопольском базаре и какую купили одежду.
Выпив четыре чашки, Павел Терпужный незаметно перекрестился, степенно разгладил подстриженную, с лисьей рыжинкой бороду.
— Нам, Лександра Данилыч, про новости интересно было б узнать, чего, тоис, на свете делается: не слышно ли про войну или же про чего другое?… Ты ж, говорят, по разным государствам ездишь, много видишь.
Александр побарабанил пальцем но столу.
— Как вам сказать… За границей народу трудно жить. Поэтому в каждой стране что ни месяц, то рабочая забастовка или какой-нибудь голодный поход. Кое-где люди начинают терять терпение, вооружаются и восстают. Вот совсем недавно в Германии, в городе Гамбурге, было вооруженное восстание. Но его зверски подавили…
— У меня в Германии живет один знакомый, — задумчиво сказала Ганя.
— Да? — взглянул на нее Александр. — Кто ж такой?
Щеки девушки заалели.
— Так, один из нашего села… уже два года, как уехал с отцом в Германию. Он сам немец.
— Нашего огнищанского барина сынок, — подмигнул дед Силыч, — по фамилии Раух… Не встречали, случаем?
— Нет, не встречал.
— Он все Ганечке письма шлет, замуж взять намерен.
— Да уж вы скажете! — совсем смутилась девушка.
Выручая Ганю, Терпужный скрипнул стулом:
— Ну а еще, тоис, чего там делается, на земле?
— Вот недавно было сильное землетрясение в Японии, много людей погибло…
Александр обстоятельно рассказал о землетрясении и, памятуя о своем долге агитатора, закончил:
— Сейчас Советская власть собирает деньги пострадавшим японцам. Надо бы и вам, товарищи, пожертвовать
— А то как же! — подхватил дед Силыч. — Сколько их там, таких обездоленных! Те рис сеяли, те рыбу в океане ловили, а те шелк на фабрике вырабатывали. Нам в поезде почти что на каждой станции про них рассказывали и денег просили на это самое трясение земли. Ну, мы, конечное дело, не отказывали. Я, можно сказать, все деньжишки свои отдал…
Силыч хитровато улыбнулся:
— Выходит, голуба, напрасно ты пас агитировал. Ну да ладно, мы ж понимаем, что людям надо помощь оказать, наскребем еще немного…
В воскресенье Александр Ставров побывал с огнищанами на Сельскохозяйственной выставке. Обширная территория выставки, еще не совсем благоустроенная, удивила и обрадовала его светлыми павильонами, праздничной нарядностью диаграмм, множеством экспонатов, доставленных почти из всех республик Союза.
На выставке толпами ходили оживленные, веселые люди. Среди темных и серых армяков, украинских свиток, красноармейских шинелей мелькали пестрые халаты узбеков, таджиков, лохматые папахи горцев. Кое-где, особенно у стендов с каракулем, беличьим мехом, кожами, у витрин с пшеницей и рожью, стояли кучки иностранцев — молчаливых, делового вида мужчин в беретах и шляпах.
Дед Силыч, всю жизнь проживший в пастухах, целый день не выходил из обширного отдела животноводства. Распахнув полы своего зипуна и важно заложив руки за спину, он любовался конями, коровами, овцами, свиньями и одобрительно причмокивал губами:
— Добрящая скотина, ничего не скажешь!..
По просторным вольерам расхаживали и лежали на земле, лениво пережевывая жвачку, пестрые ярославские, красные бестужевские, горбатовские коровы. В денниках, гладкие как атлас, ржали донские, кабардинские, башкирские, вятские кони; подобные горам, стояли на слоновых ногах тамбовские и воронежские битюги.
Совершенно пленили деда овцы. Слегка приоткрыв рот, он восхищенно оглядывал черных волошских овец, белых балбазов, мазаевских, бокинских, цыкал, манил их рукой, заходил с одной стороны, с другой, точно собирался купить всю выставочную отару.
Дед повернулся к Павлу Терпужному:
— Вот, Павел, нам бы в огнищанскую отару одного такого баранчика — через два года мы бы своих овечек не узнали!..
С улыбкой слушая Силыча, Александр не переставал удивляться тому, как много сделано в России за шесть лет. Ведь еще недавно казалось, что раны, нанесенные двумя войнами, разрухой, голодом, не залечить и за полвека. А вот поди ж ты, завод АМО уже выставил свой первый грузовой автомобиль, уже сверкают яркими красками косилки, сеялки, маслобойки, конные грабли — десятки машин, только что выпущенных советскими заводами. Уже веселые, крепкие люди по-хозяйски осматривают богатства, собранные ими за такой короткий срок.