Сотворение мира
Шрифт:
— Я по-прежнему езжу верхом.
Он придерживался фактов.
— И Великий Царь ведет за собой войска.
— И веду за собой войска. В Индию захочет идти Ксеркс. — Улыбка Дария напоминала мальчишескую, несмотря на квадратную спутанную бороду, почти скрывавшую нервные губы. — Знаю, он тебе жаловался.
Я ощутил, как к щекам прихлынула кровь. Так, обвинение в измене.
— Владыка, он никогдане жаловался…
Но Дарий был в добром расположении духа.
— Глупости. Кроме преданных глаз, — он указал на меня, — у меня есть и преданные уши. Я не упрекаю мальчика. Стоило бы его упрекнуть, если бы он не жаловался. Он ровесник Мардония и смотрит, сколько всего уже совершил тот. Это царица виновата, что мой сын ведет такую жизнь. Она хочет, чтобы он был в безопасности. И соответственно направляет меня. — На Дария нашел короткий приступ кашля, после чего царь произнес: — Я не слишком стар и еще могу сам вести войско.
То, что он почувствовал необходимость повторить это заявление, для меня явилось первым признаком: он сам понимает, насколько сдал.
— Я не вмешивался в эти Греческие войны, потому что они не стоят моего времени и усилий. К тому же я не выношу греков. На последнем приеме в колонном зале я их насчитал больше, чем персов. — Возможно, Дарий с трудом читал, но считал он с величайшей легкостью. — Я окружен греками, алчущими «лучников». — Меня всегда слегка шокировал этот жаргон в устах Великого Царя. — «Лучников» обоих видов, — добавил он. — Но теперь у меня хватает и тех, и других. Весеннего похода не будет. Мардоний сердится. Но я сказал ему, что он не сможет вести войско, даже если бы поход состоялся. Он мне произнес речь о битвах, выигранных полководцами на носилках. Глупости. Я еще могу не слезать с коня от восхода до заката.
Этой непоследовательностью Дарий окончательно убедил меня, что уже никогда не выйдет в поход. Меня это обрадовало. Скоро свой шанс получит Ксеркс.
— Ты неплохо поработал. — Дарий отодвинул карту. — Скажи в канцелярии, что, по твоему мнению, следует послать в Китай. Напиши этим двум царям — ты понял, индийским, — что Великий Царь с улыбкой смотрит на своих рабов. Все как обычно. И скажи, что до конца следующего года мы отправим караван. — Дарий улыбнулся. — Не упоминай, что караванщиком буду я сам. И что нашим товаром будет металл — мечи, щиты, копья! До смерти я успею стать… Как, ты сказал, тот человечишко себя называет?
— Вселенский монарх.
— Я станупервым вселенским монархом. Мне снится шелк и жемчуг с островов и из Китая.
Будь Дарий лет на десять помоложе, а я лет на десять постарше, убежден: весь известный и стоящий того мир принадлежал бы сейчас Персии. Но, как я догадался, Дарию уже было не суждено повести племена в бой. Не прошло и пяти лет, как он уже лежал рядом со своим отцом в вырубленной в скале гробнице на окраине Персеполя.
3
Мардоний принял меня на борту пришвартованного у Нового дворца судна, главнокомандующий войском и флотом Великого Царя выглядел бледным и хрупким и еще моложе своих лет. Он лежал в гамаке, подвешенном между бимсами. Судно покачивалось на речных волнах, и гамак покачивался в такт.
— От качки боль утихает, — сказал Мардоний, когда я взобрался к нему по трапу.
Гноящаяся нога почернела и распухла. Два раба отгоняли мух. Горящее на кадильнице сандаловое дерево не могло перебить заполнявшего помещение запаха гниющей плоти.
— Отвратительно, правда?
— Да, — честно ответил я. — Отрежь ее.
— Нет. Мне нужны две ноги.
— Ты можешь умереть…
— Худшее позади. Во всяком случае, говорят. Если это не так…
Мардоний пожал плечами и тут же сморщился от боли.
Вокруг слышались обычные звуки хлопотливого порта: крики людей, скрип клюзов, плеск преодолевающих течение круглых вавилонских лодок.
— Шум тебя не беспокоит?
Мардоний покачал головой:
— Я люблю его. Когда закрываю глаза, я представляю, что снова на флоте. Не хочешь отплыть со мной следующей весной?
— Во Фракию?
Сам не пойму, как я набрался бестактности упомянуть место, где он не только был ранен, но и потерял во время шторма часть флота.
— Да, и во Фракию тоже. — Мардоний нахмурился. — Где сейчас бунтуют твои родственники.
— Абдера, может быть, бунтует, но не семья Лаис. Они все настроены проперсидски.
— Я встретил твоего деда. Я и не представлял, какой он богач.
— Я никогда с ним не виделся. А жаль. Точно знаю, что он всегда был предан Великому Царю.
— Он грек. — Мардоний заворочался в своем гамаке, стараясь раскачать его. — Зачем ты завлекал Ксеркса своими сказками об Индии? — В его голосе слышался упрек.
— Он сам попросил. И я рассказал. Если хочешь, могу и тебе повторить: наше будущее на востоке.
— Ты так говоришь, потому что вырос у восточных рубежей, — раздраженно сказал Мардоний. — Ты не представляешь, что такое Европа. Как она богата — серебром, зерном, людьми.
— Дарий пытался завоевать Европу, помнишь? И потерпел серьезное поражение.
— Это крамола, — сказал Мардоний, не пытаясь смягчить выражения. — Великий Царь никогда не терпел поражений.
— А его полководцы никогда не бывали ранены?
Я всегда разговаривал с Мардонием, как с равным. Не думаю, что ему это нравилось, но поскольку мы много лет были неразлучны с Ксерксом, он не мог особенно выражать недовольство. Да и вообще Мардоний был больше привязан ко мне, чем я к нему, а это всегда дает преимущество. Поскольку я не был полководцем, то не представлял для Мардония угрозы. К тому же он считал, что сможет переубедить Ксеркса.