Совесть
Шрифт:
Ему приказали прибавить шагу.
Куда они шли, он не знал, и потому, попав вдруг в роскошные палаты, где от сотен свечей струился яркий свет, где ноги утопали в ворсе роскошных ковров, словно не по земной тверди ты шел, а парил над землею, попав вдруг сюда, усомнился, явь ли все это, не спит ли он, находясь на самом деле по-прежнему в мрачном подвале. Он подумал еще о том, что хорошо, если бы сном оказалось все его «приключение» — и подвал с визгом крыс и эти роскошные залы, через которые он проходил, поторапливаемый воинами,
Наконец в одной из зал дворца перед резными дверями, искусно инкрустированными жемчугом, мавляна увидел представительного, важного вельможу в халате из синей парчи. Где-то он встречал этого человека?.. А, в доме эмира Ибрагима-тархана! Это Улугбеков военачальник… ну, да, его зовут эмир Султан Джандар!
Краснощекий бородач эмир не без жалости оглядел мавляну.
— Застегните пуговицы, мавляна… И поправьте чалму. Сейчас войдем к повелителю.
Мавляна Мухиддин быстро застегнул пуговицы на чекмене, непослушными руками поправил тюрбан. Султан Джандар за эти мгновения успел войти в тронную залу и выйти оттуда. Знаком показал: входи!
Это было тоже будто во сне: у золотого кресла, где совсем недавно восседал Мирза Улугбек, на сей раз стоял, напряженно вытянувшись во весь свой высокий рост, хмурый молодой человек. Лицо его было болезненно-серым, кончики редких усов странно подрагивали. Широко расставленные ноги и скрещенные на груди руки усиливали впечатление воинственности, веявшей от всей его фигуры.
Мавляна пал на колени, потом ниц, лбом к полу.
Хмуро поглядев на распластанного, шах-заде без слов, движением брови как бы спросил Султана Джан-дара: «Это он и есть, мавляна Мухиддин?» Эмир кивнул, он, мол, и есть!
— Гм… — Абдул-Латиф не предложил мавляне подняться, он продолжал, полунасмешливо прикусив губу, разглядывать ученого, не смевшего посмотреть на нового властелина… Впервые видел шах-заде мавляну Мухиддина, хотя почитывал некогда и его сочинения, что пользовались, пожалуй, не меньшей, чем сочинения Али Кушчи, славой. И представлял себе их автора проницательным длиннобородым мудрецом, гордым и высокомерным. Абдул-Латифу хотелось, чтобы отступивший от своих прежних убеждений мавляна, вчерашний крамольник, был таким же высокомерным гордецом, а то и посильнее, поупрямей самого Али Кушчи. А перед Абдул-Латифом… мешок какой-то валяется у ног, тряпичка, чтоб ноги вытирать об нее.
Шах-заде нарочито медленными, мелкими шагами подошел к мавляне Мухиддину, навис над распростертым на ковре телом.
— Встаньте, мавляна!
Ученый поспешно приподнялся, согнулся в поясном поклоне, да почти так и остался стоять, словно не до конца переломленный прут. Лишь краешком глаза, робко, снизу посмотрел он на Абдул-Латифа. Тот перехватил взгляд. Ах, какие красивые, нежные глаза были у мавля-ны Мухиддина! Словно очи красавицы, подумалось шах-заде, с густыми ресницами, глубокие, чистые?
— Почему вы дрожите, мавляна?.. Пойдемте-ка
В кротких красивых глазах мелькнуло удивление. И все равно был в них страх, страх неизбывный.
— Б-б-благодарю, сиятельный… повелитель… Ваш слуга принес к ногам вашим раскаянье свое…
— Ну, ну… Проходите, мавляна, проходите. Присаживайтесь, — шах-заде пересек залу. По-прежнему улыбаясь той самой милостивой своей улыбкой, указал мавляне на кресла в углу, покрытые шелком.
При виде усмехающегося шах-заде понимающе улыбнулся у дверей залы и эмир Джандар.
Мавляна Мухиддин, все еще как бы не доверяя любезному приглашению, засеменил вслед шах-заде, встал в углу залы, у кресел, и только после вторичного приглашающего жеста хозяина несмело присел на краешек одного из них. Шах-заде уселся напротив.
— Мавляна, я когда-то изучал ваши труды по математике и астрономии…
Он еще не кончил фразу, а мавляна Мухиддин стремительно поднялся и встал перед шах-заде, как осужденный, склонив голову.
— Простите меня, повелитель! Шайтан попутал несведущего раба вашего, сбил с пути истинного!
Мирза Абдул-Латиф брезгливо поморщился. Не этих слов он ожидал в ответ. Мавляна должен был защищать свои убеждения. Как Али Кушчи. Шах-заде желал показать этим гордецам ученым, что он тоже немало смыслит в тех тайнах, знанием которых они гордятся, смыслит настолько, чтобы потом наставить их на путь истинный, коль скоро Мирза Улугбек, или шайтан, как сказал этот робкий мавляна, сбил их с этого пути.
— Гм… Стало быть, шайтан сбил вас с пути истинного?..
— Точно, он, повелитель!
— Выходит, что вы теперь не разделяете тех мыслей, в которые недавно верили?
— Не разделяю, повелитель, не разделяю.
Шах-заде бросил взгляд на эмира Джандара. Тот заулыбался ответно, всем видом выражая свое мнение: «Да, мавляна неплохой, неплохой человек».
Абдул-Латиф отвернулся недовольный… Этот хилый мавляна готов, видно, беспрекословно подчиниться ему, в другой раз подобное подобострастие лишь порадовало бы шах-заде, ныне же раздражает.
Интерес Абдул-Латифа к Мухиддину сразу погас. Хотел было отдать приказ Султану Джандару увести пленника, но вспомнил о спрятанных книгах.
— Очевидно, вы осведомлены о числе книг в обсерватории, мавляна?
Собеседник часто-часто закивал, преданно и кротко.
— Тысяч пятнадцать-шестнадцать. Или даже больше, повелитель.
— Какие исчезли, знаете?
— Трудно не знать… Все самые редкие и ценные.
— Надо говорить — самые нечестивые! — чуть вспылив, поправил Абдул-Латиф.
— О, простите меня, повелитель!.. Истинно так! Нечестивые, самые нечестивые книги хранились особо. Среди них те, что доставлены были из Китая, Египта, Индии, Рума… Отдельно хранились книги, написанные теми, кто жил в Хорасане и здесь, в Мавераннахре, их тоже было несколько тысяч, и все эти книги…