Совесть
Шрифт:
— Проходите, милые, проходите… и ты, Кузыджан[43]… Как поживает моя невестка Алияхон? А мои маленькие верблюжата? Я так соскучилась по ним, так соскучилась…
— Раз соскучились, давайте махнем к нам! — сказал Атакузы. — Если дядюшка откладывает свой отъезд в кишлак, пусть остается один или пусть ищет себе другую старушку!
Гульсара-ая, мягко улыбаясь, взглянула на мужа. Видно было, ей тоже хочется ответить шуткой, но голос ее дрогнул:
— Как же я оставлю бедного моего старика? Теперь уж, видать, суждено нам до гроба быть вместе…
В ее словах,
Шукуров поспешил повернуть разговор в другое русло.
— Замечательные книги у вас собраны, — обратился он к домле. — Кстати, когда я работал в Каршинских степях, мне однажды попалась ваша книга об освоении Голодной степи. Меня поразила одна деталь.
— Ну-ну…
— Неужели знаменитый декрет Ленина об освоении Мирзачуля[44] оставался неизвестным до тридцать седьмого года?
— Да, это было именно так.
— И вы нашли этот документ?
— Что значит нашел? Декрет, разумеется, существовал, был напечатан. Но по каким-то причинам не входил в то время в собрание сочинений Ильича. И надо сказать, не отыщись этот декрет… положение вашего покорного слуги было бы плачевно.
— Как так?
— А так… нашлись люди, которые хотели выглядеть самыми, ну, что ли, преданными. Норовили навесить на ученых, выступавших за освоение Мирзачуля, всякие ярлыки. И выходило, что эти самые ученые чуть ли не враги советской власти…
Шукуров весь подался вперед.
— Вот что!
— Сейчас, наверно, это покажется просто неправдоподобным. Но попробуйте перелистать газеты предвоенных лет. Многое поймете. В одной из них и про меня есть. Собственными глазами можете прочитать.
— У вас сохранилась эта статья?
— Нет! — голос домлы неожиданно зазвучал сурово и гордо. — У меня нет привычки хранить всякие кляузы!
Атакузы, знавший, в кого метит домла, заерзал на стуле.
Шукуров, почему-то бледнея, тихо спросил:
— И сейчас еще живы эти самые… «преданные»?
— Живы… — Едкая улыбка искривила губы старика. — Вот он знает одного…
Шукуров быстро взглянул на Атакузы. Тот опустил глаза.
— Ну к чему сейчас об этом? Говорят же: прошлым делам — забвение.
— А ты что думаешь, я собираюсь ворошить это прошлое? Товарищ Шукуров спросил, я и ответил. И только. — Домла, насупив редкие седые брови, метнул взгляд на притихшую старушку: — Иди неси обед! — И к Шукурову: — Раз вы интересуетесь книгами, пожалуй, могу дать вам одну. Хотелось бы, чтобы вы, как партийный работник, прочитали. Книга о проблеме химизации. Острейшая проблема дня.
— Совершенно верно, это всех сейчас волнует, — оживился Шукуров.
— Всех, говорите? Вот мой племянник — председатель знаменитого колхоза, а как он смотрит на эти вещи, не знаю…
Дядя больно задел Атакузы. Может, потому особенно больно, что заявил это при новом секретаре.
— Эта проблема в тысячу раз сложнее, чем вы себе здесь представляете! — попытался отбиться раис и, заметив испытующий взгляд Шукурова, невольно отвел глаза.
— А кто сказал, что эта проблема простая?
— Да, да! — заторопился тот. — Кстати, я видел вашу карту переброски сибирских рек и кое-что хотел спросить…
В усталых глазах старика, оплетенных мельчайшей паутиной морщинок, заиграли насмешливые огоньки.
— Карта эта не моя. Вот вопросительные знаки — мои!
Домла и Шукуров, предупредительно уступая друг другу дорогу, пошли в дом.
Атакузы не тронулся с места, сидел у дастархана, покручивая в руке пиалу с остывшим чаем. Он был недоволен собой. И что сегодня с ним случилось? Что ни скажет — все невпопад. Хочет навести брови, а выбит глаз. И старик тоже хорош! Иронизирует, язвит. А ведь впереди такой серьезный разговор! Прежде всего надо переговорить с дядей о завтрашней защите. Тоже ведь задача! Научный руководитель Хайдара как раз и есть тот самый, как выразился дядя, «преданный». Верно, Вахид Мирабидов когда-то обвинял, «разоблачал» дядю. Но ведь сколько времени утекло. Интересно, как старик смотрит на эту историю? Не выкинул бы завтра чего-нибудь. Если этот разговор пройдет спокойно, Атакузы закинет удочку и насчет предстоящей свадьбы. А если нет?..
Из летней кухни вышла Гульсара-ая:
— Все готово. Подавать на стол?
— Подождем, пусть они выйдут. Присядьте, отдохните…
Гульсара-ая бесшумно подошла к столу и, сложив ладошки на дастархане, подняла кротко-грустные глаза на Атакузы:
— На защиту Хайдарджана приехал?
— А кто сказал про защиту? Тахира?
— Хайдарджан сам приходил…
Атакузы облегченно вздохнул.
— А дядя что?
Тетушка Гульсара опустила глаза, под зеленым шелковым платьем чуть заметно приподнялась и опала ее грудь.
— Что дядя?.. Вы же знаете характер своего дяди, Кузыджан!
«И когда только наступит конец этой дурацкой стариковской вражде? — помрачнел Атакузы. — Не пострадал бы Хайдарджан из-за их распри».
Да, Атакузы хорошо знает характер дяди. Там, где старик считал себя правым, никого никогда не щадил.
С той самой поры, как Хайдар стал учеником Мирабидова, домла Нормурад заметно охладел к нему, да и сам Хайдар редко теперь заглядывает в этот дом. Эта холодность — больное место Атакузы. А все потому, что любит он старика, несмотря на все его странности и чудачества, на всю резкость характера. Да и дядя — Атакузы это знал наверняка — тоже любит своего внучатого племянника. Любить-то он любит…
Атакузы поморщился и разом осушил пиалу остывшего чая.
— Не понимаю дядю! Неужели он из-за этого… Мирабидова подведет Хайдара?
Пиала в сухих пальцах старушки мелко задрожала.
— И я вашему дядюшке то же самое твержу. Но вы же знаете…
— Знаю! — Атакузы до боли стиснул зубы. — Вот и думаю все — как быть.
Голова Гульсары-ая низко склонилась.
— Кузыджан, что я могу поделать. Устала повторять вашему дядюшке: и в радости, и в лихие дни он один у нас — Кузыджан, только он, говорю, и заботится о нас! И его хотите вы обидеть. Останемся на старости лет одни, всеми покинутые… — Плечи старушки затряслись, она тихо заплакала.