Советская система: к открытому обществу
Шрифт:
Нестабильность
Интересно посмотреть, чем отличается наш. анализ совершенной конкуренции от классического. До некоторой степени я это уже сделал в «Алхимии финансов», но там я не так определенно и убедительно высказался, как мог бы. Я не утверждал того, что в обществе крайней степени изменчивости ценности в целом рефлексивны; я просто выбрал несколько проявлений рефлексивности и показал, как они могут приводить к нестабильности. Возможно, самый убедительный пример был связан с валютной биржей, где я показал, что в условиях свободно колеблющегося обменного курса спекулятивные сделки приобретают прогрессивно увеличивающийся вес, и параллельно биржевая игра приобретает менее хаотический характер, приводя к прогрессивно увеличивающимся колебаниям в обменном курсе до тех пор, пока в конце концов система не разрушится.
Если мое утверждение, что ценности в целом имеют рефлексивный характера истинно, из этого следует, что нестабильность является всеобщей проблемой в открытом обществе. Это суждение прямо противоречит классической теории совершенной конкуренции, которая предполагает, что нормальное преследование личного интереса обеспечивает равновесие. Вместо равновесия свободная игра рыночных сил приводит к вечному процессу изменения конъюнктуры, в котором одни эксцессы сменяют другие. При определенных условиях, особенно в тех случаях, когда это связано с кредитами, диспропорция может увеличиваться, пока не наступит перелом. Это мало похоже на статическое равновесие совершенной конкуренции, при которой рациональное преследование собственных интересов приносит наибольшее благо наибольшему числу, людей.
Этот вывод открывает ящик Пандоры. Классический анализ полностью основывается на частном интересе, но если преследование частного интереса не приводит к стабильности системы, встает вопрос: достаточно ли частного интереса для обеспечения выживания системы? Ответом будет громогласное «нет». Как я уже писал в «Алхимии финансов», стабильность финансовых рынков может быть обеспечена только путем какого-то регулирования. И как только мы делаем стабильность целью политики, возникают другие достойные цели. Конечно, в ситуации стабильности также должна быть сохранена конкуренция. Общественная политика, направленная на сохранение стабильности и конкуренции и бог знает чего еще, находится в противоречии с принципом свободной конкуренции. Что-то одно наверняка неправильно.
Девятнадцатый век можно считать временем, когда свободная конкуренция была общепринятым и фактически господствующим экономическим порядком на большей части земного шара. Ясно, что она не характеризовалась равновесием «но экономической теории». Это был период бурного экономического роста, во время которого развивались новые формы экономической организации и границы экономической активности раздвигались по всем направлениям. Старая структура экономического регулирования была разрушена. Рост был таким бурным, что на планирование просто не было времени; все так резко менялось, возникали дотоле неизвестные явления, с которыми никто не знал. как обращаться. Государственный механизм был не приспособлен к тому, чтобы взять на себя дополнительные задачи; он едва справлялся с поддержанием законности и порядка в безмерно разросшихся городах и на раздвигающихся границах.
Как только скорость роста замедлилась, механизмы государственного регулирования начали догонять требования, к ним предъявляемые. Стали собирать статистические данные, взимать налоги и бороться с самыми вопиющими аномалиями и злоупотреблениями свободной конкуренции. У стран, только встававших на путь индустриализации, перед глазами был пример их предшественников. Впервые государство оказалось в положении, когда оно могло эффективно осуществлять регулирование промышленного развития, и люди получили реальную возможность выбирать между свободной конкуренцией и планированием. Это явилось концом золотой эры свободной конкуренции: сначала появился протекционизм, а потом и другие формы государственного регулирования.
Недавно принцип свободной конкуренции пережил мощное возрождение. Президент Рейган вызвал волшебного духа рынка, а Маргарет Тэтчер провозгласила политику «выживает сильнейший». Снова сейчас мы живем во времена быстрых перемен, особенно в Европе. Здесь не место обсуждать политические рецепты, я это сделаю ниже. Единственное, что мне хотелось бы подчеркнуть в этой главе, что узкий частный интерес не обеспечивает адекватной системы ценностей, которая позволила бы нам справиться с политическими вопросами сегодняшнего дня. Нам необходимо подумать о пересмотре нашей системы ценностей, принять что-то, ориентирующее на выживание системы, а не просто на личное процветание.
Свобода
Эффективная конкуренция не обеспечивает состояния равновесия, но она максимально увеличивает индивидуальную свободу путем уменьшения зависимости равновесия от существующих отношений. Свобода обычно рассматривается как право или система прав – свобода слова, передвижения, вероисповедания, – гарантируемая законом или конституцией. Это слишком узкий взгляд. Я бы придал этому слову более широкое значение. Под свободой я понимаю возможность альтернативы. Если альтернативы данному положению индивида намного менее привлекательны, чем то, что он имеет, или если изменение положения связано с большой затратой усилий и жертвами, люди остаются в зависимости от существующего положения и подвергаются всевозможным ограничениям, оскорблениям и эксплуатации. Если в их распоряжении есть альтернативы, которые ненамного хуже того, что имеется, они свободны от этой зависимости. Как только их что-то не устраивает, они просто уходят. Свобода в данном случае является функцией человеческой способности менять свое положение. Свобода максимальна, когда имеются более или менее равноценные варианты.
Это очень отличается от распространенного представления о свободе, но ведь свобода обычно воспринимается как идеал, а не как факт. В качестве идеала свобода-обычно ассоциируется с жертвой. В качестве факта она представляет собой возможность поступать в соответствии со своими желаниями без необходимости жертвовать чем-то ради этого. Люди способны на большие жертвы, ради свободы; они могут упрямо принимать самостоятельные решения даже в ущерб себе. Таким образом, общество не обязательно должно обладать крайней степенью изменчивости, чтобы люди могли осуществлять выбор. Но в таком обществе свобода не предполагает жертв: это свершившийся факт.
Люди, которые верят в свободу как идеал, могут страстно бороться за него, но это не значит, что они понимают, за что именно борются. Поскольку он служит им в качестве идеала, они часто рассматривают его как абсолютное благо. Однако свобода не лишена нежелательных аспектов. Когда жертвы принесли плоды и свобода достигнута, эти отрицательные черты могут стать более явными, чем когда свобода была только идеалом. Ореол героизма рассеян, солидарность, основанная на общем идеале, рассыпалась. Остается множество индивидов, каждый из которых преследует свой собственный интерес, как он его себе представляет. Эго может совпадать или не совпадать с общественным интересом. Именно такая свобода существует в открытом обществе, и те, кто боролся, за нее как идеал, могут быть разочарованы.
Частная собственность
Свобода, как мы ее определили выше, распространяется не только на человека, но и на все остальные средства производства. Земля и капитал также могут быть «свободны'' в том смысле, что они не закреплены жестко за определенным делом или проектом и у владельца всегда имеется выбор из несущественно различающихся вариантов. Это является необходимой частью института частной собственности.
Факторы производства всегда используются в сочетании с другими факторами, так что любое изменение в использовании одного фактора непременно должно сказаться на других. Следствием этого является то, что материальные ценности никогда не бывают действительно частными; они всегда связаны с ущемлением интересов других людей. Эффективная конкуренция снижает зависимость одного фактора от другого, а если предположить, что возможна совершенная конкуренция, хотя это нереалистично, зависимость исчезает совсем. Это освобождает собственников средств производства от всякой ответственности по отношению к другим участникам и обеспечивает теоретическое оправдание рассмотрению частной собственности в качестве основополагающего права.