Совместный номер. Противостояние
Шрифт:
– Тебя смутил мамин подарок. – Слышу приближающиеся шаги за спиной.
Черт. Он понял, как меня это задело.
– Да, это слишком важно для меня, слишком… слишком интимно. Я не знаю, приняла ли я бы в другой ситуации этот подарок, мы просто оба не могли ей отказать, верно? – Поворачиваюсь, откровенно глядя ему в глаза и охватив плечи руками, словно защищаясь от несказанного мне ещё ответа, но уже боясь его. – Ведь ты же понимаешь, какую смысловую нагрузку это несёт.
– Кирс, но она же не сказала, что хочет прямо сейчас помолвку и всего,
– А ты не сбежишь?
– Я согласен, что всё слишком рано, но я не сбегу. А твоя мать, ну для неё мы просто с тобой многим связаны.
Он воспринял это проще, чем я ожидала. Чувствую, как тревожное напряжение уходит, сменяясь расслабленностью облегчения. Как камень с души. Это же его не оттолкнёт, в дальнейшем?
Но всё оказалось проще. Он принял от мамы свитер, подарил Кэвину абонемент на вход в арену во время рестлерского сезона, чему Кэвин был безгранично рад. Обстановка немного разрядилась.
Рождественский день прошёл весело и беззаботно: мы катались на коньках, играли в снежки, пили горячий Глинтвейн, смотрели в очередной раз, затертый ежегодным просмотром до дыр, «Один дома» с Макколеем Калкиным. Казалось, мы забыли за мамин подарок и всю неловкость, связанную с ним.
Но дни шли, Рождественские каникулы закончились и каждый вернулся в свою повседневную жизнь. Я восстановилась в университете, Коннор вернулся в Новый Орлеан. Но вскоре он приехал опять, забирая меня в Орлеан, уговорив на операцию.
Ему особо долго и не пришлось меня уговаривать. Шрамы у меня большие, глубокие, а быть его девушкой, на виду у всех, да и самой видеть каждый день свои ноги не было внутренних сил. Я просто смирилась с тем, что есть, и была рада, что осталась живой, но он подарил новую надежду и я поверила. Он убедил, что всё будет хорошо, что так нужно и что я потом это отработаю. И я согласилась.
По палате снуют туда-сюда медсестры, подключая разные приборы и проводки к моему телу. Одна из них, взяв мою руку, туго сминает мне запястье, нащупывает вену и ставит иглу с трубочкой. По тонкой трубке подсоединенной капельницы, как по артерии струится прозрачная жидкость. Моё тело готово, я подготавливала себя к этому моменту, но страх есть, причем жуткий. Я очень волнуюсь, меня бросает в дрожь, всплеск адреналина гоняет кровь по венам, как заядлый гонщик по автодрому, учащенно дышу, и от его взгляда это не уходит.
Коннор обходит кровать с другой стороны, берет мою ладонь в свою и мягко гладит тыльную сторону шершавыми подушечками пальцев, нежно водит по костяшкам большим пальцем.
– Малыш, всё будет хорошо, – на его лице мелькает улыбка, но как-то натянуто, я бы даже сказала напряженно. Ему тоже не по себе, как и мне.
Откуда-то сверху возникают руки, и на моё лицо опускают маску. Раздается щелчок и она начинает шумно заполняться кислородом. Веки тяжелеют, в глазах всё растворяется, звуки становятся приглушенными, а потом и вовсе уходят на второй план.
–
Я в серой пустыне. Иду и протягиваю руки вперёд. Туман сплошной, не вижу ничего перед собой, и очень хочется пить. Слышу собственный кашель. Появляется горьковатый привкус во рту. Звуки становятся чётче, слышу шорохи, едкие запахи лекарств. Начинаю чувствовать себя, своё тело. Немного открываю глаза, щурясь от света, фокусирую свой взгляд, ищу…
Вот он – Коннор дремлет в кресле, подперев голову кулаком, а рядом со мной стоит медсестра, списывая данные с приборов. Пытаюсь пошевелиться – больно. Тело затекло, местами его щиплет и колет тысячей невидимых, но остро пронзающих иголок.
Медсестра видит, что я проснулась и подходит ко мне, Коннор услышав суету вокруг меня тоже просыпается. Зовут врача, меня осматривают, выписывают рецепт по процедурам и лекарствам.
– Я же говорил, что ты справишься, детка, – тихо шепчет, поглаживая меня по голове и целуя в лоб. Потом я снова дремаю. На следующий день к вечеру уже можно сесть.
Так и проходят дни в больнице – спать, есть, процедуры. На третий день после операции меня выписывают, но на процедуры мне ездить еще месяц.
Пока что занятия я посещаю по скайпу, слушаю удалённо лекции, пишу конспекты. Уже неделя, как я в доме Коннора. У него тренировки, у меня учёба и процедуры. Каждый день у меня перевязки, чтоб правильно разглаживалась кожа. Дальше будет лазер и пара уколов. Днём я хожу в длинной футболке, пока нет Джона, чтоб кожа дышала, а вечером перематываю ноги бинтом.
Вот уже приближается и вторая неделя. Завтра мне нужно ехать домой и появиться в университете. Процедуры теперь будут раз в неделю. Кожа на ногах ещё бордовая, но уже намного красивее, чем была. Ноги болят, но я радуюсь этой боли, всё заживает пусть не совсем идеальной, но вполне красивой и гладкой кожей.
Mariya Sherifovich – Molitva
Вечером, как обычно, жду Коннора с тренировки. Он сам не свой сегодня – молчаливый, серьёзный и задумчивый. Что же его беспокоит? Дождавшись, пока он примет душ, прошу помочь мне с бинтами и перебинтовать ноги.
По ощущениям чувствую, что сегодня он заматывает их туже, чем обычно. Немного неприятно и я морщусь. Но вот последний моток и всё готово.
– Что-то случилось? Это что-то связано с твоим сезоном, к которому ты так готовишься?
Но он не отвечает, просто опускает глаза вниз и молчит, сидя на коленях передо мной. Один резкий взгляд на меня исподлобья и я не успеваю опомниться, как лежу на лопатках, а он ловко нависает сверху. Дыхание перехватывает и я, пораженная его скоростью, слышу свой стук сердца и его тяжёлое дыхание. Кровь начинает бурлить и кипящим потоком разгоняться по телу.