Современная болгарская повесть
Шрифт:
Я уже знала эту его черту. Почувствовав себя правым, он дробит спор на примеры, бьет меня методичными логическими ударами и тут же меняет тему разговора.
Шахтеры за нашим столом сдвинули головы и запели. Они пели тихую, печальную песню о юнаке, потерявшем своего любимого коня, и глядели друг на друга увлажнившимися глазами. Я подумала, что именно сейчас смогу наконец угадать новоявленного инженера.
Не угадала…
Оркестранты уже прислонили свои инструменты к открытому роялю и ужинали за столиком под фикусом. Очкастый саксофонист рассматривал на свет
Когда мы получали свои пальто, два пьяных парня выпытывали у гардеробщицы имя новой певицы.
Утром в воскресенье наш дом заполнился звонкими, «завершающими», по объяснению Михаила, ударами. Внизу у входа электротехник монтировал звонки. Тридцать восемь звонков. Панель была похожа на клавиатуру аккордеона.
На второй площадке мы столкнулись со Стоилчо Антовым. Стоя вполоборота к нам, плотник полировал коричневую спинку перил, и его светлые кудряшки подпрыгивали, выбившись из-под фуражки.
— Смотри-ка, товарищ Георгиева! — Голубые глаза сразу же засмеялись. Я видела, что он хотел было протянуть мне испачканную) лаком руку, но не решился.
Я уже привыкла встречаться с моими учениками в классе, а здесь смешалась, не зная, о чем и как говорить с Антовым. Хорошо хоть, что он сам спрашивал.
— Вам здесь дают квартиру? Это ваш муж? Где-то я его уже видел. Вы где работаете, товарищ Георгиев?
Михаил нахмурился. Желая быть вежливым, плотник назвал его моей фамилией.
Сверху спустился полный мальчик в старой куртке, до локтей измазанной олифой.
— Мой сын, — представил нам его Стоилчо Антов.
В этом не было никакого сомнения — те же светлые волосы и голубые глаза, но пока еще не такие лукавые.
— Иди, сынок, познакомься с моей классной руководительницей и ее мужем, — ласково подозвал Стоилчо.
Перед тем как протянуть мне руку, мальчик старательно вытер ее о куртку.
— Вообще-то он у меня учится, — поторопился объяснить отец, словно боясь, что мы и сына его примем за плотника. — В десятом классе. Сегодня вот пришел помочь мне, потому что после обеда матч, а мне хочется его посмотреть.
У дверей нашего будущего дома Михаил язвительно сказал:
— Держу пари, этот тип бегает тебе за мелом. Угадал?
10
Пропала готовальня Семо Влычкова. Я видела ее у него на парте. Чудесная готовальня «Рихтер» с полным набором циркулей.
— Сверху клеенчатая, а внутри бархат, и для всякой штуки свое отдельное местечко, — отчаянным голосом объяснял шофер. — Не почему-другому жалко, а память у меня это о Дрездене. Жена велела купить ей туфли, а я все свои марки ухнул на эту готовальню. Я ж в этом году в техникум записался, вот и решил: сначала мне послужит, а потом дочкам.
Мариан Маринов сидел рядом с Дочевым, сжавшийся и напряженный, как звереныш. Я нарочно не взглянула в его сторону, да и весь урок старалась
Стиснув в руках журнал, стояла я перед своей группой. Кто-то из них вор… У меня мурашки побежали по спине, когда я подумала, что в эту самую минуту он тоже смотрит на меня.
Я не знала, что делать.
Когда-то у нас в классе пропала авторучка. Учитель рассердился и заставил нас встать рядом с партами. До сих пор помню его слова: «Так, а сейчас, дети, откройте сумки!» Да, но он мог так сказать — дети! А я из-за кого-то одного не имела права оскорблять остальных двадцать девять человек, глядевших сейчас на меня усталыми, невыспавшимися глазами.
— Большое дело! — примирительно заговорил шофер. — Не стоит себе портить жизнь из-за каких-то циркулей.
Медленно поднялся Филипп.
— Товарищ Георгиева… — Он глубоко вздохнул и провел ладонью по седеющим волосам. — Вы это дело оставьте на нас. Не дети, разберемся.
Группа облегченно вздохнула. Мариан Маринов, опустив голову, рассматривал бинт на большом пальце.
После урока горноспасатель догнал меня в коридоре.
— Вы уж не на него ли подумали? Да ведь если это Маринов взял готовальню, куда он ее принесет? Туда же в общежитие, а там я бы увидел.
Я согласно кивнула, но шахтер все еще загораживал мне дорогу.
— Не Мариан это, вот что я хочу сказать! Голову даю на отрез — не он. Вы только директору ничего не говорите. Подымется шум, а мы тут сами разберемся.
В следующие несколько дней ничего не случилось. О готовальне никто не говорил ни слова, молчала и я.
— Спрашивай, — предупреждала меня Андреева. — Спрашивай на каждом уроке, а то накопишь к концу полугодия.
И я спрашивала. Стоилчо Антов ответил на тройку. Было видно, что он вообще не готовил урока и норовил уклониться от прямого ответа на заданный вопрос.
Семо Влычков получил «хорошо». Говорил он чуть бессвязно, каким-то неимоверно тонким фальцетом и то и дело вытирал лицо и шею огромным носовым платком в красную и синюю клетку… Увидев четверку в дневнике, шофер сразу же успокоился и уже своим обычным голосом объяснил:
— Да как же мне отвечать более связно, когда вчера я целый день не вылезал из машины. Я и урок этот начал готовить в Радомире, продолжил в Софии, а кончил только в Ихтимане.
Все засмеялись, но на этот раз смех тридцати сидящих передо мной мужчин не захлестнул меня горячей волной радости и облегчения. Между нами стояла маленькая черная тень готовальни «Рихтер».
Я дала им домашнее задание и на следующий день собрала тетради. Одни из них все норовили свернуться в трубку, в других между страницами были крошки табака. Верно, носили с собой и заглядывали туда каждую свободную минуту.
— Что же ты поставишь за столько ошибок? — заглянул через мое плечо Михаил.
Я не ответила. Я уже понимала, что мои отметки должны оценивать все — в том числе и бессонные ночи моих учеников.
— А мой приятель, плотник, как себя показал? — спросил опять Михаил.