Современная китайская проза
Шрифт:
— Гао Синь!
Тот остановился.
Гэ схватил его за руку и спросил с сочувствием:
— Значит, они вас все-таки отпустили?
— Да. — Гао мрачно усмехнулся. — Начальник лагеря освободил.
— А почему так поздно?
— Там было срочное дело, — машинально ответил Гао. Но, вглядевшись в собеседника, упрекнул себя в подозрительности. Он вспомнил драку на строительном участке и как Гэ тащил носилки.
— Я встречался с другом, который приехал издалека. Потому и опоздал.
— С Чжоу Ли? Да?
— Откуда… как вы узнали?
—
Гао нахмурился:
— Но… я порвал с ней… она все плачет…
— Порвал! Почему?
— Если я и выйду отсюда, то буду стариком. Как я смогу…
— Да, — сказал Гэ и помолчал. — Все верно. Но ты на самом деле уверен, что пробудешь здесь долго? Сейчас закон — игрушка в руках определенных людей. Они делают все, что им только захочется. Я, например, был арестован вообще без единой процедуры. Но я хочу, чтобы ты знал: наша партия не будет долго терпеть все это. Народ поднимется и в один прекрасный день прихлопнет этих фашистов. Поверь мне.
— Чжоу Ли говорила то же самое. Вы знаете, она тут подарила мне кое-что. Наверное, чтобы подбодрить.
Гао оглянулся и вытащил из-за пазухи завернутые в вышитый платочек фотографии.
Маленькие глянцевые листочки взволновали Гэ. Они унесли его далеко за каменную стену, в Пекин, на площадь Тяньаньмэнь. Он увидел памятник павшим, море весенних цветов, людей, читающих в толпе страстные стихи.
— Хорошо, — сказал Гэ.
Гао завернул и спрятал фотографии.
— Я тоже хотел бы, — сказал он тихо, — отметить память премьера Чжоу. Послезавтра Праздник весны, Вот было бы хорошо сделать венок.
— Но из чего же?
— Из ивовых прутьев можно сделать основу.
— Хорошо, но где взять цветы?
— Цветы?.. А у меня есть бумага! Можно сделать прекрасные белые цветы.
— Так. Но куда мы возложим венок? Здесь есть хоть один портрет премьера? — Гэ немного подумал, потом добавил: — Кроме того, если Чжан и его компания обнаружат что-нибудь, то нам, конечно, придется худо. Мне-то уже все равно… а ты так молод…
— Товарищ Гэ, я стал членом партии задолго до того, как попал сюда. — Голос Гао Синя был спокоен. Он назвал Гэ запрещенным словом «товарищ».
— Ладно, — сказал Гэ. — Дашь мне бумагу завтра до того, как уйдешь на работу. Я несколько дней не буду работать из-за ноги. Поскольку прах премьера Чжоу Эньлая развеян над горами и реками, мы можем возложить венок, где захотим.
— Во время работы я могу пойти, куда мне будет нужно. Может, отнести венок к Хуанхэ, на плотину?
— Прекрасно! Так и сделаем.
Была уже полночь, когда они попрощались и разошлись по своим баракам.
Войдя в барак, Гэ заметил, что старосты на месте нет. Куда он пошел? Гэ немного подождал, но Ма не возвращался. И Гэ вдруг понял, что староста все слышал и, наверное, уже побежал докладывать. Что делать? Гэ выбежал из барака и бросился к воротам.
Худшие предположения оправдались: Ма стоял с часовым и, видимо, упрашивал
— Гражданин начальник охраны! Этот парень — лунатик!
Солдат охраны глядел то на Гэ, то на украшенного синяками Ма и стоял в нерешительности. Но тут вмешался Ма:
— Он был начальником лагерей, — он указал на Гэ, — а теперь «реставратор» и «каппутист»! Он…
Но все три определения вместе выглядели так нелепо, что часовой перестал сомневаться в том, что Ма болен.
— Отойти! — крикнул он, подняв карабин со штыком.
Ма сразу же замолчал и повернул к бараку.
Нервное напряжение вдруг оставило Гэ, он почувствовал усталость. Но когда они завернули за угол, он тихо сказал:
— Стой!
Ма нехотя остановился. Полуосвещенное лицо его выглядело зловеще, глазки, как всегда, с открытой злобой смотрели на Гэ.
— Какие будут приказания, гражданин начальник?
— Куда ты шел так поздно?
— Ага, вы все еще на посту. Хотя одеты мы одинаково и староста, однако же, я. Так вот я спрашиваю: ты почему бежал за мной в такой спешке? А?
Гэ сдержался, только кулаки побелели от напряжения.
— Ты даже не стоишь того, чтобы тебя бить.
— Да, конечно, я такой плохой. — Ма усмехнулся. — Ну а ты? Забыл, кто ты и где ты?
— Цыплят по осени считают, — сказал Гэ. — Зато я знаю, кто ты.
Ма вздрогнул. До этого он был спокоен: разве можно кого-то узнать почти через 30 лет? Да еще таких лет. Когда-то Ма Юлинь, сын богача, был приятным, прекрасно одетым молодым человеком. Сейчас лицо изборождено глубокими морщинами, руки огрубели от тяжелой работы. Его лучшие деньки кончились с началом новой республики. Десятилетия тюрьмы полностью изменили его наружность. Гэ просто не мог в первый же день узнать старого врага. Ма снова успокоился.
— Ты всегда был чиновником, я — заключенным. Мы не могли раньше встречаться.
— Думаешь, твой вид может обмануть меня. — Гэ смотрел Ма прямо в глаза. — Нет, ты все тот же. Так же жесток и груб, как тогда, тридцать лет назад. Отца мы расстреляли, а ты вернулся из Пекина, где учился в университете, и собрал свою банду. Думаешь, я могу забыть все то, что ты натворил? Как, например, вы раздели зимой донага коммуниста и подвесили его за ноги…
Ма был бледен.
— Послушай, — холодно сказал Гэ, — ты, наверное, думаешь, что вот представился случай отомстить за отца и за себя. Не дал мне отдохнуть, погнал на работу и там…
— Ты… ты Гэ Лин! — воскликнул Ма, как будто только что узнав Гэ и хватая его за руку. — Командир земельного отряда! Господи, ну и память у меня.
— Убери руки. И вот что: лучше веди себя тихо и не вздумай сделать какую-нибудь новую подлость. Иначе заплатишь за все. Несмотря на все твои тюремные годы, народ сведет с тобой счеты, и пуля, которую ты не получил, будет тебе обеспечена. Понял?
— Да, да, конечно, — бормотал Ма. — Я ужасно виноват! Я просто, просто ослеп, что не узнал вас сразу.