Современная новелла Китая
Шрифт:
Отопление и еда для семьи Ханя сейчас не проблема, впрочем, как и для остальных жителей Пекина. Вопрос в том, что люди хотят жить зажиточнее и комфортабельнее.
Раньше пекинцы спрашивали при встрече: «Вы поели?» Питание было проблемой первостепенной важности.
А сейчас спрашивают: «Вы уже приобрели цветной телевизор?»
О черном-белом вообще не спрашивают.
Затем следуют вопросы: «Какой размер экрана? Какой марки?»
Назовете «Пион», «Куэньлунь», «Золотая звезда» или «Павлин», вас спросят, покачав головой: «А почему не японский?» Ответите: «Фукуниси», поинтересуются: «Прямо из Японии? Обтекаемый? Тогда еще ничего». Восхищение вызывают лишь
Такова типичная психология пекинского обывателя в наши дни.
Не отстает и семья Хань Дуншэна. Но есть у нее и свои проблемы.
Отец Цинь Шухой, жены Ханя, человек еще не очень старый, но еще десять лет назад его частично парализовало. Цинь Шухой рассказала об этом будущему мужу, еще когда он за ней ухаживал.
Мало того, что тесть почти не может передвигаться, он еще и не без странностей. Сейчас он живет в соседней с Ханем комнатушке. Рядом с его кроватью стоит большой сундук, настолько древний, что с него сошел лак. Говорят, он из камфарного дерева, но Хань никогда не чувствовал запаха камфары. Тесть никому не разрешает трогать сундук, даже внучонку Цзинцзину, — стоит тому лишь протянуть руку, как дед останавливает его движением губ.
Старожилы двора рассказывают о старике немало любопытного. Это сейчас он, бывший рабочий седьмого разряда, пенсионер, превратившийся в развалину. А лет тридцать тому назад был мужчина хоть куда и завзятый театрал. Арии из спектакля «Башня с белыми вратами» исполнял не хуже, чем сам Е Шэнлань. У него в жизни был период взлета, были свои тайны. Можно восстановить его послужной список, но никому уже не удастся узнать, о чем он думал на разных этапах своей жизни. Теперь все прекрасное и таинственное, что было на его веку, хранится в сундуке из камфарного дерева: афиши и программы пекинских театров тридцатых и сороковых годов, театральные газеты того периода, а также немало фотографий, и его собственных, и чужих. Утверждают, что среди них есть фото с автографами таких знаменитостей, как Мэй Ланьфан, Сяо Цуйхуа, Сюнь Хойшэн, Янь Хочжу — как в театральном облачении, так и в обычном платье. Во времена «культрева», когда шла борьба со старой культурой, он был рядовым рабочим, и хунвэйбины не интересовались его имуществом. В наши дни содержимое его сундука представляет немалую историческую ценность. Узнай о нем сотрудники Института китайского традиционного театра, они возрадовались бы и постарались принять соответствующие меры. Но разговоры о сундуке не выходили за пределы переулка. Слушая их, Хань Дуншэн лишь посмеивается. А он-то думал, что в сундуке спрятаны золотые слитки или на худой конец серебряные украшения. И вдруг такое разочарование!
Хань Дуншэн не понимает пекинской музыкальной драмы, так же как и других видов театрального искусства. Не любил он и книги, в его доме не найдешь никаких печатных изданий. Он что-то слышал о Мэй Ланьфане, но ему куда ближе эстрадные звезды Ямагути и Чжан Линь.
Он ничего не имеет против семьи жены. Зная, что мать рано умерла, а отец тяжело болен, он все же женился на Цинь Шухой. Мусульманину в Пекине нелегко найти себе пару, так что особенно разборчивым быть не приходится. Более или менее подходит — и слава богу.
Семья жены жила немного просторнее, чем его собственная, поэтому он поселился у нее. Ладят они, можно сказать, неплохо.
После рождения сына Цинь Шухой не вернулась на работу (в мастерскую, изготовлявшую шерстяные рубашки) и, как принято говорить, «кормилась за счет соцстраха». Пособие мизерное — всего тридцать юаней с небольшим. Но что делать? Отдать мальчика в детский сад нет возможности, да еще отец больной на руках. Раньше он хоть мог кое-как сварить себе лапшу, а сейчас пиалу не удержит. И под себя ходит. Не настираешься на малого да на старого. Она подумывала о найме няньки, но, подсчитав все как следует, решила, что выгоднее кормиться за счет «соцстраха», быть у самой себя нянькой, и пришла в хорошее настроение.
Как-то раз Хань Дуншэн, проезжая мимо Храма солнца, вдруг затормозил, выскочил из кабины, схватил за рукав какого-то велосипедиста и устроил ему разнос. Парень нарушил правила движения. Но не это явилось причиной. Просто ему надо было выместить на ком-нибудь свою досаду, накопившуюся за вчерашний день. Накануне жена с малышом пошли покупать овощи. И в это самое время с тестем случился грех. Поднялась вонь, Ханю пришлось наводить чистоту. Свое дело он сделал, на душе стало тоскливо. Что за жизнь — на работе обслуживай пассажиров, а дома ухаживай за больным. Цветного телевизора и то нет. И за что ему так не везет!
Иногда у него возникала мысль: «Ну, когда же он…» Но усилием воли Хань тотчас ее прогонял.
Бывало, что тестю становилось лучше и он начинал говорить, хотя и невнятно, как будто рот полоскал. В таких случаях он подзывал зятя и просил купить ему пару пачек сигарет.
Хань молча брал из дрожащей руки тестя один юань и уходил. У старика была неплохая пенсия, но он отдавал на расходы только пятнадцать юаней, на питание, остальное держал у себя. Иногда раскошеливался, если в доме кончались сигареты или чай. Любил покурить и побаловаться чайком. Когда позволяло здоровье и было настроение, он выползал на улицу и приносил Цзинцзину гостинец. Таковы были экономические отношения в этой семье.
Хань Дуншэн купил пачку «Зимородка» за 4 мао 4 фэня и пачку «Алых цветов сливы» по 4 мао 7 фэней (тесть признавал только эти марки). Оставшиеся девять монеток он вложил в дрожащие старческие руки вместе с сигаретами.
Глядя на лицо тестя, по которому то и дело пробегали судороги, он пожалел старика. Кто знает, не случится ли и с ним такое…
Стремление постичь чужую душу — одно из ценнейших человеческих свойств.
Но душа скрыта за телесной оболочкой и разглядеть, что в ней творится, нелегко.
Главное — чтобы было желание понять других. Но трудно добиться, чтобы такое желание было у каждого.
Жизнь подобна сети. Пока автобус везет пассажиров от одной ячейки к другой, они как бы отключаются на время или же размышляют о собственных делах. «Водитель автобуса» и «кондуктор» для них понятия абстрактные; даже видя их перед собой, пассажиры менее всего думают о том, что у этих людей есть свои имена, свои пути в жизни, свои семьи, свои радости и печали, восторги и страдания…
Трудно винить в этом пассажиров. Им в автобусах приходится нелегко.
Бывает, что они терпят обиды от водителей и кондукторов. Так случилось и тогда, когда Хань Дуншэн заупрямился и велел пассажирам покинуть автобус у Сиданя. Особенно обиженными при этом себя почувствовали несколько человек.
Тот, кто хотел приобрести билет, но получил от Ся Сяоли отказ, работает техническим специалистом в государственном учреждении. Хань Дуншэн завидует таксистам, зарабатывающим больше, чем он, но ведь этот специалист получает еще меньше. Правда, если судить по стабильной части зарплаты, у него доход выше. Но Хань получает надбавки и премии, а этот специалист — уже лысеющий человек, разменявший пятый десяток, — кроме зарплаты, не имеет почти ничего. Все его добавочные поступления не превышают ста юаней в год.