Современная новелла Китая
Шрифт:
С этого дня ночи напролет в его окнах горел свет. Жители улицы Трех гор не слышали больше, чтобы старый Яо напевал, и очень редко видели его на улице. А если случайно встречали, когда он бежал за сигаретами, здоровались, заговаривали с ним, он не слышал, не видел, молча шел дальше, наталкиваясь на велосипедистов. Все это беспокоило людей, и они спрашивали его жену:
— Что с вашим стариком, уж не заболел ли?
Но старая Яо спокойно отвечала:
— Ну как вы не понимаете — он увлечен творческим процессом!
— Ах вот оно что! Только уж очень его увлекло, со стороны поглядишь — вроде как не в себе.
— Так ведь говорят — в театр ходят тронутые, на сцене играют психи, а у тех, кто пьесы эти сочиняет, вообще мозги набекрень. Вот и мой старик тоже — вскочит вдруг среди ночи и что-то бормочет себе под нос! Только за весь век ничего себе не набормотал — ютимся до сих пор в тесноте.
— Вы уж будьте покойны! По радио теперь только и слышно, что интеллигенция да интеллигенция — рано или поздно и о вас вспомнят.
Яо Дахуан трудился изо всех своих старческих сил, а Фань Бичжэнь взяла на себя заботу о нем. Она просила мать покупать каждый день что-нибудь вкусненькое и угощала Яо — тому не много надо было. Если же ей дарили хорошее вино или сигареты, она не отказывалась, как раньше, отдавала все старику.
Она следила, чтобы в доме громко не разговаривали и не топали по лестнице. Телевизор внезапно сломался, и после ужина все сразу ложились спать.
Двенадцать окошек затихли, затаились. Казалось, что в доме никого нет, и только вечером и глубоко за полночь сиротливо горела в окне одинокая лампа да в тишине слышно было, как тихонько кашляет старик Яо.
Начальник Ван пристально смотрит на календарь: скоро фестиваль, а о подготовке ни слуху ни духу.
— Как продвигаются наши дела? — поднимает он глаза на Фань Бичжэнь. — Времени мало.
— Все в порядке. Яо Дахуан работает день и ночь.
— Это хорошо. — Начальник снова заглядывает в календарь. — На среду на вторую половину для назначим собрание — пусть Яо отчитается о своей работе. Пригласим специалистов — послушаем, выскажутся.
— Да ну, зачем отвлекать человека? — попробовала отмахнуться Фань Бичжэнь. — Он же еще не закончил! Вот как отпечатают текст, тогда и соберемся.
— Послушай, Бичжэнь, — со вздохом сказал начальник. — Как на сцене играть, ты, конечно же, знаешь лучше меня… Я не сомневаюсь, что Яо Дахуан пьесу напишет — для него это сущий пустяк. Дело в том, что он забывает о политике, сочиняет вслепую, не зная обстановки. Чтобы все не испортить, надо его работу держать под контролем, и поверь, я это знаю по опыту.
У Фань Бичжэнь опыта никакого не было. Вроде бы верно говорит начальник Ван — кажется, она и сама такое слышала, только не помнит от кого, что чем тщательнее работаешь над произведением, тем искуснее оно получается.
Опять Яо Дахуана будут «прорабатывать»? Он только успел закончить первое действие и был им очень доволен, как вдруг приходит приглашение, а в нем напечатано: «В среду в два часа дня просим прибыть на обсуждение доклада Яо Дахуана о ходе работы по подготовке к театральному фестивалю». Яо весь задрожал, прочитав, с листком в руках пошел к Фань Бичжэнь.
— Это что? Что такое?
Фань Бичжэнь увидела, что лицо у старика налилось кровью, и поспешила его успокоить:
— Не волнуйся, ничего серьезного. Я говорила, не надо отвлекать тебя от работы. Просто начальник Ван хочет знать, как идут дела.
— А кто проводит собрание?
— Не сказали.
— Кто еще там будет?
— Не знаю. Ван через секретарей рассылал приглашения.
У Яо ноги подкосились.
— Вот беда! Опять все по-старому! Бичжэнь, ты же за это отвечаешь — не соглашайся на такое собрание. Они задушат мою пьесу еще в колыбели!
У Фань Бичжэнь тоже было на душе неспокойно, но ведь надо приободрить учителя.
— Не переживай. Я думаю, если ты расскажешь поярче, покрасочнее, все поймут, что пьеса хорошая.
Яо замотал головой.
— Не судьба, видно. Вытащат мою Си Ши на суд толпы и бросят на плаху, чует мое сердце! Одна надежда на тебя, — что ты их руку удержишь.
Наступила среда. В назначенный срок пришел Яо Дахуан на обсуждение, поглядел на собравшихся — и сердце похолодело.
Кроме начальника Вана и Фань Бичжэнь, было еще несколько человек — все старые знакомые, во время «культурной революции» не раз «прорабатывали» Яо.
Настроение у старика сразу упало. Стал говорить кое-как, сбиваясь на каждом слове. Перед актерами он никогда не робел, мог бойко прочитать пьесу, говорил спокойно, а перед начальством словно немел. Да и обстановка не та, чтобы петь и пританцовывать — на собрании можно лишь вкратце рассказать основную сюжетную линию. Про то, какая Си Ши красавица, как горячо любила юношу из своей деревни, как увидел ее Фань Ли и насильно увез, грозясь за неповиновение отрубить голову тому юноше. Чтобы спасти жизнь любимого, Си Ши, забыв стыд, отдала себя на поругание. А потом, не стерпев унижений, пришла на берег реки и бросилась в волны… Вот такая история.
Яо Дахуан за десять минут пересказал всю пьесу, а когда поднял глаза, то по выражению лиц понял, что рассчитывать на сочувствие не приходится. Во всяком случае, ничего нового и прекрасного они в пьесе не увидели.
Вспомнив совет Фань Бичжэнь, он пытался изобразить все ярко и красочно, но ведь его пьеса построена на танцах и стихах. Здесь важна и красота движений, и изящество стихотворной строки. А он, к сожалению, не великий Мэй Ланьфан [33] , ему под силу лишь в доступной форме объяснить, что пьеса хорошая, что в ней трагедия прекрасного, что она призвана вызвать возмущение против всего отвратительного и пробудить стремление к прекрасному, но по форме она новаторская…
33
Мей Ланьфан (1894–1961) — выдающийся китайский актер.
Но и пояснения не помогли делу, напротив, вложили плетку в руки критиков.
— Новаторская по форме? Гм, гм… Форма определяется содержанием, формализмом увлекаться нельзя. Что же касается содержания, то тема Си Ши устарела. Стоит ли на нее тратить силы?
Яо Дахуан попробовал доказать свою правоту:
— Нет старых и новых тем, важна сама идея осмыслить ту или иную тему по-новому.
— Я согласен с тем, что говорит Яо, — перебил его один критик. — Идея должна быть новой. Идея перед нами действительно новая, но содержание ее — пассивность. Автор находится под чьим-то нездоровым влиянием. Ведь Си Ши в первую очередь патриотка, а наш дорогой Яо на первое место ставит любовь. Это снижает образ Си Ши. Красной нитью через весь сюжет проходит одна идея — «разрушение прекрасного». Все это может породить у зрителей пессимизм, пассивность, упаднические настроения, что не соответствует духу времени и коренным образом расходится с политическими установками в отношении прекрасного. Все прекрасное разрушено, куда уж дальше!