Современная новелла Китая
Шрифт:
— Об этом не тревожьтесь, господин У. Я далек от политики, я ее просто боюсь.
Пока У Верный говорил, в сознании Нау мелькнула одна догадка, сразу омрачившая его настроение. Ведь это не он вместе с Цзя обманул того господина, а его, дурака, обвели вокруг пальца. Какой же он кретин, еще и радовался!
Между тем Хо Большой, увидев кислую физиономию Нау, решил хоть как-нибудь его подбодрить:
— Господин У дело говорит, пора и тебе, Нау, взяться за ум. Ты правильно сделал, что ушел из редакции. Что хорошего в этих корреспондентах, только и знают выставлять нас, артистов, на посмешище!
— Я полностью с вами согласен и не пугаюсь работы, но подскажите: чем мне заняться?
— Не будете презирать труд, дело найдется, — ответил У Верный.
— Учитель
Хо Большой рассмеялся:
— Вот уж точно говорят, легче гору сдвинуть, чем характер изменить! Да почему ты решил, что это легко? И потом, ты уже не так молод, а ведь в одной только театральной студии надо, как в тюрьме, отбыть восемь лет, а потом еще долго учиться у какого-нибудь мастера. У тебя, наверное, представление об артисте сложилось по тем урокам, которые я давал господину Фу, твоему отцу.
— Я вовсе не мечтаю о популярности, шумном успехе. Мне бы только подрабатывать на похлебку в студии актеров-любителей, на большее я не претендую.
Однако Хо Большой прекратил разговор, решив, что с Нау говорить о практических вещах бессмысленно.
А дома Цзы Юнь вся извелась, ожидая Нау. Проведя бессонную ночь, на рассвете зажгла благовония, стала молиться, прося всемогущего Будду защитить ее бедного господина. Когда Нау вернулся в своем странном платье явно с чужого плеча, она не знала, плакать ей или смеяться. Выслушав его рассказ, Цзы Юнь задрожала от ужаса и, причитая, принялась умолять Нау не ходить никуда, не искушать судьбу. Костюм У Верного она выстирала, выгладила и молча вложила в карман два юаня. Через пару дней зашел Хо Большой, в это время выступавший в студии неподалеку.
Цзы Юнь пригласила его отобедать, Хо не стал церемониться. Он знал Цзы Юнь еще при жизни деда Нау. За столом Нау опять стал проситься к нему в ученики, но музыкант отмахивался и отшучивался. Когда Нау вышел, Цзы Юнь поинтересовалась, о чем они спорили.
Хо объяснил, что Нау захотел стать артистом.
— Знаете, госпожа Юнь, за десять лет можно стать выдающимся ученым, но хорошим артистом не станешь. А он уже не мальчик!
— Господин Хо, умоляю вас, возьмите его. Пусть он не станет настоящим артистом, в его заработке я не нуждаюсь. Для меня главное, чтобы он не болтался без дела, боюсь, опять попадет в историю. Пожалуйста, возьмите, сделайте доброе дело!
Хо Большой, подумав, согласился, но поставил Нау условие: учиться, как все, в группе и никому не говорить, что он его ученик. Нау был готов на все, его смущала только оплата уроков, но Хо обещал уладить это дело. Так Нау поступил в студию пекинской оперы.
Ученики этой студии делились на разные категории. К высшей относились те, кто имел деньги, власть и много свободного времени. Они могли больше репетировать, приглашая лучших учителей, покупать дорогие костюмы, нанимать клакеров, заказывать рецензии. Ко второй категории относились располагавшие деньгами и свободным временем. Они тоже могли нанять в учителя знаменитых мастеров, снять хорошее помещение для спектакля, пригласить в партнеры знаменитого артиста. В третью категорию входили не имевшие ничего, кроме красивого голоса и способностей. Им, чтобы заработать на пропитание, приходилось трудиться до седьмого пота.
Нау не относился ни к одной из трех категорий, он как бы состоял при Хо Большом и приходил в студию просто для развлечения. За два года он выучился нескольким несложным ариям из пьес «Дважды вступать во дворец», «На заставе Вэньчжаогуань» и «История черного блюда» [28] , но не имел особого желания выступать на сцене.
Госпожа Юнь неплохо зарабатывала стиркой при японцах, когда же вернулись гоминьдановцы, все изменилось. Жизнь резко вздорожала, возросли пошлины и всевозможные поборы, расплодились жулики и спекулянты — желающих сшить новую одежду или отдать что-нибудь в стирку почти не было. Решили сдавать комнату Нау, ему пришлось перебраться к Цзы Юнь. Повесили объявление, но дни шли,
28
Названия «пекинских опер».
Надо было что-то делать, и Нау занялся организаторской деятельностью. Он устраивал выступления артистов-любителей то в чайных, то на радио. В чайных платили гроши, на радио еще меньше, но можно было подработать на рекламе. Двое пели арии из пьесы «Дважды вступать во дворец», и у каждого был свой текст реклам. Ян Бо, например, пел: «Испытал немало трудностей, долгие годы провел я в странствиях, много раз сдавал экзамены, но не добился успеха…» — а Сюй Яньчжао подхватывал: «Рекламируется прекрасная мазь, незаменимое средство при женских недомоганиях!» Сюй выводил свою реплику, а вслед за ним, едва переводя дух, трещал Ян Бо: «Несчастные малютки, лишенные материнского молока, достойны сожаления. Наше средство марки „Вечная звезда“ вернет их матерям молоко!»
Исключительное преимущество радио состояло в том, что обязательно сообщалось имя автора передачи, и Нау мог наслаждаться неоднократным звучанием собственного имени. Это сыграло и другую немаловажную роль в жизни Нау, помогло найти выгодную работу. Когда солдаты одной из частей наземного обслуживания аэродрома Южного парка под Пекином создали любительскую труппу, никто из профессионалов не захотел идти к ним в руководители, солдаты обратились на радио с просьбой прислать им актера-любителя. Предоставлялись бесплатное жилье, питание и еще выдавали два мешка муки в месяц. Нау подумал-подумал и согласился. Приехав в Южный парк, он обнаружил, что жилье — это крытый соломой пол и две кровати, питание две лепешки и чашка капустного отвара. Он хотел отказаться, но, испугавшись, как бы его не поколотили, смирился. Были в его положении и свои преимущества, например, хотя бы то, что солдаты, все на редкость тупые, безропотно его слушались.
Не успел он их обучить арии «Дважды вступать во дворец», как город окружила Освободительная армия. Воздух содрогался от орудийных залпов, и он подумал: надо бежать, не то гоминьдановцы заберут в солдаты или погонят рыть траншеи. Хорошо бы отсидеться где-нибудь в гостинице, но как унести мешок с мукой? Машин, идущих в город, он не нашел, попробовал договориться с рикшей, но тот затребовал целый мешок муки. Пока Нау мучился и колебался, дороги перекрыли, ехать было поздно. От страха Нау запел арию из «На заставе Вэньчжаогуань» [29] и пел ее целых два дня. Он не поседел от переживаний, но свалился от жестокой простуды, а потом дизентерии. Сердобольный хозяин гостиницы выхаживал его, поил отварами трав, настойкой сожженных благовоний, изгоняя из него дьявола. Он поднялся только через месяц, страшно похудевший, шатающийся от слабости. Мука был съедена почти до конца, оставшееся он отдал хозяину за комнату, тот напек ему в дорогу блинов. Нау добирался до города пешком целых три дня.
29
Герой этой пьесы за одну ночь поседел от переживаний.
Ворота у дома были заперты, на стук отозвался женский голос. Нау насторожился: на голос Цзы Юнь не похоже. Взглянул на табличку у ворот, может, ошибся? Нет.
— Вам кого?
— Я здесь живу.
Дверь с лязгом отворилась, и на пороге показалась молодая женщина. Взглянув друг на друга, они вскрикнули от удивления, и не успел Нау слово сказать, как дверь стала закрываться. Он с силой толкнул ее и очутился внутри. Женщина, задвинув засов, неожиданно повалилась ему в ноги.
— Господин Нау, отпустите меня, пожалейте! Я не виновата, это все он, Цзя Фэнлоу, он купил меня еще ребенком, зарабатывал на мне деньги.