Современная новелла Китая
Шрифт:
— Помнишь, — сказал Ma Сэнь, — в парке Сунь Ятсена выступал один русский силач? Он готов был заплатить всякому, кто смог бы его побороть.
— А, его звали Ли Справедливый, помню, страшный был силач, никто не мог против него устоять. Он сбрасывал противника с помоста, ломал ему ноги.
— Да, так вот, У Верный — его учитель.
Рубашка на спине Нау взмокла, в голосе зазвучали слезы.
— Теперь я пропал, ведь ему ничего не стоит человека зарезать.
— Раньше надо было думать, — упрекнул его Ma Сэнь, — писал бы себе спокойно романы, так нет, полез в распрю между боксерами и школой Восьми Триграмм.
— О, великий Будда! Откуда я мог знать? Ведь роман не я писал, я только купил рукопись, хотел прославиться!
Тао Чжи стало его жаль:
— Ладно, не отчаивайся, такие люди любят иногда проявлять великодушие, особенно если видят смирение. Сходи к нему, покланяйся, попроси прощения, может, сменит гнев на милость.
— Сходи обязательно, — строго добавил Ma Сэнь, — не то он заявится сюда, и тогда нам несдобровать, он здесь камня на камне не оставит.
Потеряв покой и сон, Нау со страхом ожидал назначенного дня.
Шестого числа, как назло, стояла страшная жара, даже листья на деревьях свернулись, плавился асфальт. Едва волоча ноги, Нау доплелся до нужного переулка и увидел дом опиумокурильни. У входа висел фонарь с белым плафоном, на котором значилось «Обитель Счастья и Долголетия». Войдя внутрь, Нау поднялся по сырой и темной лестнице. По обеим сторонам коридора белели дверные занавески. Нау сунулся в ближний проем и увидел возле двери толстяка, обмахивавшегося веером.
— Будете курить?
— Мне нужен У Верный.
— Второй номер люкс.
Нау отыскал нужную комнату.
— Господин У, можно войти? — робко спросил он.
Молчание, изнутри не донеслось ни звука. Подошла служанка, неся начищенные до блеска приборы для курения. Увидев Нау, она заговорщически подмигнула ему, кивнула на свой поднос. А Нау, согласно кивнув в ответ, быстро прошел в дверь. В маленькой комнате было очень чисто и довольно просторно, стояли только кушетка и стул. Кушетка покрыта летней циновкой, по стенам развешаны каллиграфические свитки. Старик, со спускающейся на грудь бородой, в белых штанах и куртке, лежал, смежив веки, как будто дремал.
— Господин У, — прошептал Нау, — я пришел, как вы велели.
На лице старика не дрогнул ни единый мускул. Помедлив минуту, Нау вышел из комнаты. Как быть?
Увидев подходившую служанку, Нау вытащил юань, сунул ей в карман передника и попросил:
— Пожалуйста, разрешите мне подождать где-нибудь, пока проснется господин У.
Девушка, улыбнувшись, молча подтолкнула его к двери. Нау снова вошел. Подойдя к лежанке У Верного, он решил ждать, пока тот проснется. Здесь запрещалось открывать окна и включать вентилятор, с Нау градом катился пот, он взмок еще по дороге сюда, а теперь и вовсе еле дышал. Он стоял, оцепенев от духоты и страха. Старик и не думал открывать глаза. И тогда он, набравшись храбрости, бухнулся на колени.
— Почтенный, высокочтимый господин У. Я признаю свою вину. Простите меня, пощадите! Ведь я все равно что муха, кормящаяся с поварешки, а вы — человек знаменитый, сильный! Стоит ли вам пачкать руки о такое ничтожество, как я!
Старик вдруг хмыкнул и открыл глаза, приподнялся на лежанке.
— Ну-ну, будет тебе, довольно, вставай!
— Позвольте засвидетельствовать почтение. — Нау отвесил земной поклон.
— Читая твою писанину, я было решил, что ты — боксер.
— Нет, я не боксер, я, можно сказать, ноль без палочки.
В таком случае, прежде чем браться за роман, разузнал бы, что к чему.
— Уважаемый господин У, признаюсь откровенно: я не писал этого романа, я купил его, хотел прославиться, стать известным. Если бы я знал, что так дело обернется!
Искреннее признание рассмешило старика, и у Нау отлегло от сердца: раз смеется — значит, не сердится больше, может, и обойдется.
Старик предложил ему сесть, завел с ним разговор. А когда узнал, кем был его дед, вдруг погрузился в воспоминания:
— Помню, послали меня как-то раз в Монголию, обратно я вез богатые подарки от тамошнего князя. Тогда мне довелось побывать в гостях у твоего деда, он даже вина мне поднес. Великолепие его дома меня ослепило. Я подумал, сановники купаются в роскоши, швыряют горстями золото, транжирят богатства, совсем не думая о будущем своих детей. А те растут изнеженными и не приспособленными к жизни. Вот и тебе, наверное, сейчас нелегко. Видишь, приходится ловчить и изворачиваться, чтобы хоть как-то прокормиться.
Нау, густо покраснев, кивал, не говоря ни слова.
— Но ведь ты молод, знаешь грамоту, тебе надо обучиться какому-нибудь ремеслу. Разве плохо самому зарабатывать на жизнь? Гораздо лучше, чем быть богатым бездельником, получившим в наследство кучу денег. Того, кто трудится, всегда уважают.
— Господин У, я очень ценю ваши советы. Отец мой умер рано, некому поучить уму-разуму, — заискивающе произнес Нау.
У Верному показалось, что он говорит искренне.
— Знаешь, живу я недалеко от алтаря Древнего Земледельца, у меня есть станок для витья соломенных веревок. Если тебе совсем туго придется, приходи, возьму в помощники, мне нужен грамотный человек.
Нау покоробило от этих слов. Вить веревки? За кого старик принимает его, потомка благородных мужей! Но высказать свое возмущение он, разумеется, не решился.
— Спасибо, пока кое-как перебиваюсь, если станет совсем худо, с удовольствием приму ваше предложение.
Теперь У Верный почувствовал, что Нау кривит душой, и не стал больше об этом говорить. Он рассказал, что боксеры, возмущенные «Башней Ветра», хотели разгромить редакцию «Левкоев», но У Верный остановил их, решив сначала переговорить с Нау. Теперь дело можно считать улаженным, пусть Нау ничего не боится, здесь его слово — закон.