Современная японская новелла 1945–1978
Шрифт:
В дверь постучали. Он вскочил. Это, конечно, она.
— Что это ты сидишь в потемках?
Он рывком открыл дверь, в полутемном коридоре чернела фигура высокого человека.
— Как, это ты?
Он зажег свет. Кэндзи, словно ослепленный, сдвинул густые брови.
— Может, присядешь? Что стоишь?
— Ага. — Кэндзи бросил на котацу кожаные перчатки и тяжело уселся.
— Что это ты в такое время?
— Хочу с тобой кое о чем поговорить. Вернее, хочу спросить, что у тебя на уме.
— У меня на уме? — Он машинально
Кэндзи, плотно сжав губы, не мигая глядел на него. Взгляд у него был точно такой же, как у покойного отца.
— Выпьешь? — Он потянулся за виски.
— Что думаешь делать со школой? — не ответив на его вопрос, спросил Кэндзи.
— Со школой? Думаю бросить. Я не собираюсь, как ты, в университет, на что мне аттестат.
— Не пойму я тебя. Почему ты так решил? Ты же сам требовал, чтобы я шел в школу.
— Ты — одно дело, я — другое. Ты в мои дела не лезь. Захочу — опять буду ходить.
— Я считаю, тебе нужно учиться дальше. Но если не будешь, ладно, обойдемся и без этого. Я хочу спросить, что у тебя на уме? Почему ты так одичал?
— Одичал?
— Ну, плюешь на все на свете. Разве нет? Матери денег не посылаешь. Если бы не мог, тогда ладно. Но ведь можешь. Просто не хочешь больше.
— Мать же работает. Живут они вдвоем с Нобу, так что должно хватать.
— Ничего подобного. Мы обещали посылать деньги. Нобу нужно учиться в дневной школе. Для того и обещали.
— Когда придет для этого время, тогда и стану посылать, не волнуйся.
— Брат, что с тобой случилось? Что за вздор ты несешь?
— Кэндзи, я больше не хочу убивать себя ради других. Я хочу жить сам по себе.
— Для других? Так Нобу ж тебе сестра. — Загорелое лицо Кэндзи раскраснелось. — Ты ведь сам говорил: во что бы то ни стало отправим Нобу в дневную школу.
Микио почувствовал, что внутри у него снова откуда-то сыплется белая пыль. И сыплется очень сильно.
— Если Нобу захочет учиться в школе второй ступени, то, по-моему, пусть ходит в вечернюю. Как мы с тобой. Она же не пойдет в дневную, даже если мы ее пошлем. Она такая.
— Вот здорово. Это уже просто подлость.
— Послушай-ка. Если бы мать узнала, как ты сейчас живешь, что бы она подумала? Работаешь до полуночи, копишь деньги по крохам. Она наверняка сказала бы, что не нужны ей деньги такой ценой. Да и Нобу тоже.
Кэндзи глубоко закусил нижнюю губу.
— Это подлость, то, что ты говоришь. Мы же условились: дать Нобу окончить дневную школу и устроить ее на приличную службу. Ты говоришь, в вечернюю. Это значит поставить ее в такое же положение, в каком сейчас мы с тобой, так?
— Вечерняя школа тоже школа, — ответил он, чувствуя себя негодяем.
— Чепуха! Ты прекрасно знаешь, что вечернюю школу никто за школу не считает. Там до выпуска доходит меньше трети. И ты хочешь, чтобы сестра училась в такой школе?
— А сам-то ты зачем в вечернюю ходишь? Да еще подвизаешься в ученическом совете.
Кэндзи
— Ты пишешь в школьной газете, что вечерняя школа замечательная вещь. И ты же говоришь, что не хочешь отправлять свою сестру в вечернюю школу. Собственная сестра, значит, другое дело?
— Это подло. Ты не имеешь права так говорить.
От этих слов его горькое оцепенение из-за Тамиэ вдруг перешло в злость. Поднялось неистовое желание разом сдуть все, что осело и скопилось у него внутри. Он с ненавистью посмотрел на брата. Это из-за Кэндзи у них с Тамиэ все сорвалось.
— Я, значит, подлый, а ты какой? Ты же весь изолгался! — выпалил Микио, ощущая, как холодок ползет по спине. — Читал я эту твою газетную заметку. Что ты там говорил?
Как-то одна газета занялась проблемой сокращения числа учащихся в вечерних средних школах второй ступени и решила опубликовать серию материалов о ребятах, которые там учатся. Выбор пал на Кэндзи, о нем написали. Заметка была выдержана в доброжелательном духе, Кэндзи изобразили серьезным юношей, который не боится труда. Были названы и школа, и имя Кэндзи. Кто-то сказал ему о заметке, и он прочел ее.
— Говорил, что хочешь стать учителем. Хочешь стать учителем вечерней школы и попробовать серьезно учить таких же, как ты, учеников.
— Верно. Я правда этого хочу.
— А я говорю, врешь.
— Откуда тебе знать, что я думаю?
— Да ты просто хочешь выбраться из нынешнего своего положения. Кончишь университет, станешь учителем — какая разница, вечерняя школа будет или дневная. Уже будешь человеком другого мира, чем вечерники. Что толку, что ты с ними будешь в одних стенах, разница-то огромная. Ты посмотри хотя бы на наших учителей.
— Да неправда это!
— Точно тебе говорю. Да ладно, я не против. Скорее даже хочу этого. Потому что у тебя есть силы карабкаться вверх. Но мне противно, что ты все ищешь этому всякие обоснования. Я, мол, теперь знаю, какая замечательная штука вечернее отделение в этой школе. И хочу стать учителем вечернего отделения, чтобы продолжить дело. А я тебе говорю, все это вранье. Ты просто становишься в позу, больше ничего.
— Вот, значит, как ты обо мне думаешь?
Микио сделалось невыразимо скверно. Он уже сам не понимал как следует, что говорит.
— Может быть, сейчас ты действительно веришь в это. Так ведь выгодней. Нужно же какое-то знамя справедливости для собственного воодушевления. Но со стороны все это выглядит ужасно противно. Хочешь карабкаться вверх, карабкайся что есть сил. И уж не беспокойся тогда, как на это посмотрят!
Кэндзи смотрел на брата с удивлением и гневом, но вдруг усмехнулся.
— Красиво говоришь. Ну что ж, если ты так считаешь, пусть будет так. В общем, ты не желаешь посылать сестре деньги на учебу. В этом, видно, все дело. Но только если кто становится в позу, так это ты. Ну, да ладно. О Нобу я позабочусь.