Современные страсти по древним сокровищам
Шрифт:
Императрица Екатерина II приняла серьезные меры для того, чтобы о Крестьянской войне под предводительством Е. Пугачева не появилось ни слова на страницах российской печати. Действительно, найти хотя бы упоминание о происходивших событиях, о Пугачеве в газетах того времени невозможно. «Санкт-Петербургские ведомости» не напечатали ни строчки о потрясших Россию событиях. Но европейская печать регулярно и подробно освещала все успехи и неудачи Пугачева. После подавления пугачевского бунта, российские историки ухитрялись публиковать свои работы о прошедшей войне в иностранной прессе. Одним из первым, кому удалось обойти цензурные "рогатки"
Первым же историком, которому было разрешено без какого-либо ограничения использовать архивные материалы Крестьянской войны, был Николай Федорович Дубровин.
Его сомнения в неточности записи показания Е. Пугачева заключаются в том, на допросе велись не протокольные записи, а изложения показания.
К мнению Николая Федоровича присоединился и житель Брянской области краевед А. И. Поддубный, («Клинцовский летописец», 2007 год). Но все историки сходятся в одном – Пугачев дважды пересек польскую границу и на заставе получил российский документ на беспрепятственное передвижение по России и жительство в ней.
Итак, перебрался Емельян в Ветку, пожил там некоторое время, пообщался со староверами, явился на границу, ответил на заставе на все вопросы, получил указ о переселении в Заволжье и паспорт. Вот так Емельян Иванович оказался в Иргизском старообрядческом монастыре.
Поселился в старообрядческом ските Введения Богородицы, у настоятеля Филарета, от которого услышал о произошедших волнениях в Яицком казацком войске. Добрался до Яицкого городка (в наше время город Уральск). В городке встретился с одним из участников яицкого восстания Денисом Пьяновым. В разговоре Пьянов и Пугaчёв обсуждали возможность организации побега скрывающихся участников восстания на Кубань. Пьянов рассказал о том, что ранее служил в царском войске императора Петра III.
В ответ Пугaчёв заявил:
– Я-де вить не купец, а государь Петр Федорович, я та-де был в царицынских покоях, та Бог меня и добрыя люди сохранили, а вместо меня засекли караульного солдата, а и в Питере сохранил меня один офицер.
Так Емельян провозгласил себя императором Петром III и начал подготовку казацкого восстания.
Отряд Пугачева, вместивший в себя не только яицких казаков, но и крестьян, работных людей, татар, калмыков и иных недовольных людей, осадил Оренбург…
Первый карательный отряд под командованием генерала Кара был пугачевцами разгромлен. Но корпус Бибикова нанес Пугачеву серьезное поражение, лишив всех орудий. Неся потери, Пугачев отступил от Оренбурга и укрылся в Уральских горах, в окрестностях моего любимого Златоуста.
Снова нагрянули мои личные воспоминания. В Златоусте я делал свои первые шаги в ракетостроении. Но об этом позже.
Пугачев приступил к подготовке нового войска. Многим Емельяну помогли башкиры.
Затем был давно задуманный поход на Москву. В июле 1974 года повстанцы Пугачева подошли к Казани. Но потерпели поражение. Остались без артиллерии. Пугачев переправился на правый берег Волги. Появление армии повстанцев спровоцировало массовое восстание крестьян. Силы пугачевцев настолько возросли, что восставшие стали представлять реальную угрозу для Москвы, тем более, что Пугачев опубликовал манифест от освобождении крестьян от крепостной неволи.
В
Последнее крупное сражение произошло в начале сентября 1774 года у Солениковой ватаги. Преданный соратниками, Пугачев был схвачен 26 сентября 1774 года и доставлен в городок на Яике.
В Яицком городке началась война «императора Петра III» с российской несправедливостью, в нем же и закончилась.
Суд над Емельяном Ивановичем Пугачевым проходил в Москве 8 – 10 января 1775 года. Приговор Сената был утвержден императрицей Екатериной II. Пугачев был казнен в Москве на Болотной площади 21 января 1775 по новому стилю.
Выпили мы за помин души Емельяна Ивановича. Родственники Николая Федоровича вспоминали, как старики говорили Пушкину, что по сей день почитают Емельку царём Петром. Поэт записал ответ одного из стариков на его вопрос о Пугачёве: «Он для тебя Пугачев, отвечал мне сердито старик, а для меня он был великий государь Пётр Федорович».
Далее разговор продолжился на самую зажигательную – золотую тему.
Один из родственников Николая Федоровича восьмидесятилетний Владимир Павлович Косолапов поведал то, что ему рассказывал его прадед:
– В начале XIX века к развалинам крепости Рассыпной под Оренбургом приезжали уральские казаки. У них в руках был план, нарисованный будто бы самим Емельяном Ивановичем. Вроде бы, где-то возле развалин крепости в Дикой балке Пугачев зарыл золото повстанцев. На плане вроде бы было сказано – под большой березой. Однако, уральцы, увидев, что в балке росла не одна береза, смутились. Порылись возле нескольких берез, ничего не нашли. Унылые отправились во свояси.
Но в середине XIX века в той заросшей балке поселились беглые крестьяне. Они начали строить для себя землянки. Одну начали копать под первой попавшейся березой. И выкопали пугачевский клад. Утаить его не смогли. Прибежал народ. На крики примчался урядник. Забрал клад себе.
Услышал я тогда и другую легенду.
В начале двадцатых годов XIX века, в морозный декабрьский день брела по златоустовской дороге нищая старушка. Много их в тогдашней России, оставшихся одними одинешеньками, просили на дорогах милостыню. Та старушка постучалась вечером в избу внука смотрителя Златоустовских заводов.
– Пустите переночевать Христа ради, люди добрые! Идти дальше нету силенок.
Старушку на ночлег пустили. Но на наутро выяснилось, что ей восемьдесят лет. И как же ей, бездомной, дальше переставлять свои больные ноженьки? Прожила старушка у внука смотрителя Златоустовских заводов до весны. А весной собралась старушка помирать. Уже на смертном одре подозвала хозяйку дома и прошептала ей: «Слушай, Ивановна! Жить мне уже недолго, день, два… Грешница я была великая… Ведь я была полюбовницей пугачевского атамана… Когда разбили нас на реке Урале, мы бежали через Сатку. Ехали в кибитке и везли большой сундук… Ночью приехали к реке Ай… Мой-то и говорит мне: