Современный английский детектив
Шрифт:
— Нет, — сказал я. И это была правда. До самого своего падения Билл оставался таким же, как я его всегда знал, — веселым, уравновешенным, положительным. Он был счастливым обладателем красивой жены, троих очаровательных ребятишек, помещичьего дома из серого камня, порядочного состояния и лучшей в Англии лошади для скачек с препятствиями. Счастливый человек. И, сколько я ни рылся в памяти, я не мог припомнить ни малейшего искажения этого образа.
— Тогда почему же ты спрашиваешь? — Сцилла посмотрела мне прямо в глаза.
Я рассказал ей, как мог осторожно, что падение Билла не было обычным несчастным случаем. Я сказал ей относительно проволоки и расследования, производимого Лоджем.
Она сидела пораженная, окаменевшая.
— О нет, — сказала она. — Нет, нет, этого не может быть!
И теперь, в весовой на Пламптонском ипподроме, я видел ее испуганное лицо. Она больше не возражала против моего участия в скачках. То, что я рассказал ей, вытеснило все другие мысли у нее из головы.
Тяжелая рука легла мне на плечо. Я хорошо знал ее. Это была рука Пита Грегори, скакового тренера, дородного мужчины примерно шести футов ростом, начинавшего уже жиреть и лысеть, но в свое время, как мне говорили, самого великого человека, когда-либо вдевавшего ногу в стремя скакового седла.
— Хелло, Аллан, мой мальчик, рад тебя видеть! Я уже объявил тебя с твоей лошадью на вторую скачку.
— Ну, как она? — спросил я.
— Порядок. Правда, еще мало наработана. — Безнадежный стоял в его конюшне только месяц. — Я бы на твоем месте не стал ее особенно гнать в гору на первый раз, а то она выдохнется еще до финиша. Понадобится немало времени, пока от нее можно будет ждать чего-нибудь путного.
— О'кей, — сказал я.
— Пойдем поговорим. Мне надо тебе кое-что сказать. — Он подтянул повыше ремешок от бинокля, висевшего у него на плече.
Мы вышли через ворота на скаковую дорожку и попробовали почву каблуками, они уходили в землю на дюйм.
— Неплохо, если учесть, сколько снегу здесь натаяло две недели назад, — сказал я.
— Тебе будет мягко падать, — сказал Пит со своим примитивным юмором.
Мы поднялись до ближайшего препятствия. Сторона, где приземлялись, была слишком податливая, но мы знали, что почва на другом конце ипподрома была осушена лучше. Все было в порядке.
Внезапно Пит спросил:
— Ты видел, как упал Адмирал в Мейденхеде? — Он сам, когда это случилось, был в Ирландии, покупал там лошадь, и только что вернулся.
— Да. Я был примерно на десять корпусов позади него, — ответил я, глядя вдоль скаковой дорожки и стараясь сосредоточиться на том, как расположены препятствия.
— Ну?
— Что ну?
— Что случилось? Почему он упал? — В его голосе была настойчивость, которой трудно было ожидать при таких обстоятельствах. Я взглянул на него. В его серые, не улыбающиеся, упорные глаза. Подчиняясь какому-то непонятному инстинкту, я притворился, что ничего не знаю.
— Ну, просто упал, — сказал я. — Когда я брал это препятствие, Адмирал лежал на земле, а Билл под ним.
— Выходит, Адмирал неправильно взял препятствие? — сказал он испытующе.
— Этого я не видел. Должно быть, он зацепился за верхний край барьера. — Это было достаточно близко к истине.
— А не было там чего-нибудь еще? — Глаза Пита глядели так пронзительно, словно старались проникнуть в мой мозг.
— О чем это ты? — Я уклонился от прямого ответа.
— Да так. — Его напряженное ожидание исчезло. — Ну, если ты ничего не видел… — Мы повернули назад. Мне было неприятно, что я не сказал Питу правды. Но уж слишком он был настойчивым и настороженным. Конечно, я был убежден, что Пит не такой человек, чтобы рискнуть искалечить лошадь, а уж тем более собственного друга, но почему он так явно обрадовался, когда поверил, что я ничего не заметил? Я решил было спросить его, а он как считает, и потом рассказать ему все, как было, когда он вдруг заговорил:
— Ты не собираешься участвовать в любительской скачке, Аллан? — Он стал таким, как всегда, насмешливым и улыбающимся, — Не собираюсь, — ответил я. — Послушай, Пит… Но он прервал меня.
— Тут мне поставили лошадь в мою конюшню дней пять-шесть тому назад. Записали на сегодня. Гнедой жеребец. Славное животное, на мой взгляд. Его привели из маленькой конюшни откуда-то с запада, и его новый владелец очень хочет, чтоб лошадь сегодня участвовала в скачке. Я пробовал тебе звонить сегодня утром, но ты уже ушел.
— Как его зовут? — спросил я, так как знал, что все эти предисловия были у Пита способом втянуть меня в какую-нибудь авантюру.
— Поднебесный.
— Не слыхал о таком. Что он натворил?
— Да ничего особенного. Конечно, он еще молодой…
— Ну, выкладывай, что он сделал? Пит вздохнул и сдался.
— Он скакал только два раза в Девоне, в прошлую осень. Он не упал, но… оба раза он сбросил наездника. Вообще-то он неплохо прыгал у меня через учебное препятствие сегодня утром. Я думаю, ты легко с ним сладишь, а сейчас это главное.
— Пит, мне не хочется тебе отказывать… — начал я.
— А его владелица так надеялась, что ты будешь скакать на нем! Это ее первая лошадь, и наездник должен в первый раз скакать в новой с иголочки форме. Она так нервничает! Я сказал, что попрошу тебя…
— Нет, не думаю… — начал я опять.
— Ну поговори с ней по крайней мере, — сказал Пит.
— Ты же понимаешь, если я поговорю с ней, мне будет гораздо труднее отказаться. Пит этого не отрицал.
— Опять какая-нибудь бедная старая дама, которая должна навсегда лечь в больницу и которая хочет получить последнее удовольствие перед своим печальным концом? — спросил я.
Это была трогательная история, с помощью которой Пит незадолго до этого убедил меня скакать на лошади, которая мне жестоко не нравилась. Старую даму я часто видел после этого на скачках. Очевидно, ее больница и ее печальный конец все еще дожидались ее.
— Нет, это совсем не бедная старая дама, — сказал Пит.
Мы подошли к загону, и Пит, оглядевшись, кивнул кому-то. Краем глаза я увидел, что к нам приближается женщина. Теперь, не совершая непростительной грубости, удирать было уже поздно. У меня хватило времени только шепотом от всего сердца выругать Пита, прежде чем я обернулся и был представлен новой владелице гнедого жеребца Поднебесного, мастера сбрасывать наездников.