Современный детектив ГДР
Шрифт:
— Кто в такие минуты запоминает номер! По-моему, я его вообще не видел.
— Какого цвета был мотоцикл?
— Не то черный, не то темно-синий, а может быть, красный. Я ведь его недолго видел, да и мысли у меня были заняты другим. Хотя, постойте минуточку, кажется, вспомнил: номер был весь залеплен грязью и глиной, словно мотоцикл долго колесил по болотам и проселочным дорогам. Да-да, весь залеплен грязью.
— А как выглядел этот Конни? Можете его описать?
— Среднего роста, во мне метр шестьдесят пять, а он был чуть выше, ну скажем, метр семьдесят. А вообще я плохо запоминаю
— Господин Кранепуль, — сказал Крейцер, — не дадите ли вы нам на несколько дней расписку и конверт с адресом доктора Николаи? Мы со своей стороны выдадим вам расписку.
— Конечно, дам. Одну минуточку.
Кранепуль грузно поднялся и подошел к секретеру красного дерева, стоявшему возле окна, выдвинул ящик и достал из него старомодную металлическую шкатулку, крытую темно-зеленым лаком. Водрузив шкатулку на стол, он извлек из брючного кармана связку ключей, прикрепленную серебряной цепочкой к ременной петле его бриджей, и отпер замок. Из пачки всевозможных бумаг достал желтоватый конверт, снова запер шкатулку и отнес ее на прежнее место.
Крейцер взял конверт и достал оттуда расписку в получении трех тысяч марок, составленную двадцать девятого сентября в Берендорфе и подписанную размашистой неразборчивой закорючкой, которую при большом желании можно было расшифровать как «Николаи». Расписка была напечатана на сложенном вдвое листе обычного канцелярского формата и содержала некоторые опечатки.
— Кто ее печатал? — спросил Крейцер.
Кранепуль вернулся к столу и занял прежнее место на диване.
— Я, — сказал он, — на моем старом «ремингтоне». Я печатаю на нем все деловые письма.
Крейцер молча кивнул и принялся разглядывать конверт. Конверт был узкий и длинный, с темно-коричневым подбоем из шелковой бумаги. Верхний край был в нескольких местах надорван при вскрытии. Напечатанный на машинке адрес гласил: «Г-ну доктору Эгберту Николаи. 1532. Клейнмахнов. Шпанишервег, 14». Отправитель: «Иоганнес Мехлер, 18, Бранденбург, Мюленторштрассе, 137». На конверте была наклеена двадцатипфенниговая марка, проштемпелеванная 14 сентября в Бранденбурге. Крейцер вложил расписку и конверт в свой бумажник, изготовил встречную расписку и передал ее Кранепулю.
— Скажите, а газета с объявлением у вас не сохранилась? — спросил он немного погодя. — Если не сохранилась, то, может, вы помните дату выпуска.
— Пойду посмотрю. Может, и сохранилась.
Кранепуль встал, открыл двери и крикнул:
— Эльза, сделай одолжение, принеси нам газеты за прошлые две недели. Нам нужна «Меркише фольксштимме» с объявлением доктора Николаи.
Немного спустя в комнату решительным шагом вошла» женщина. Заплетенные в косу волосы были искусно уложены венцом вокруг головы. На ней было такое же голубое платье баварского кроя, как и на ее дочерях, из выреза выглядывала белая блузка, кончавшаяся у ворота рюшкой. На ногах у нее были черные домашние туфли с вышивкой,
— Добрый день, — сказала она низким, почти мужским голосом и поочередно кивнула Крейцеру и Арнольду»! В руках она держала стопку газет, которую положила мужу на колени. Потом, повернувшись на каблуках так, что взметнулись юбки вокруг тощих ног, она строевым шагом удалилась.
В стеклянной горке тихо звякнули декоративные чашки.
Кранепуль порылся в стопке и скоро вытянул из нее лист с объявлениями. Под рубрикой «Продажа автомобилей» зеленым карандашом было подчеркнуто следующее объявление: «Продаю первокл. «вартбург-люкс-1000», 12 000 км,выпуск 1964, по гос. цене за наличн. Письм. предл. направл. в ред. на номер 1703».
— А можно это взять с собой? — спросил Крейцер.
— Ну конечно, — отвечал Кранепуль. — Она больше нам вообще не нужна. Просто девочки собирают старые газеты для школы.
Крейцер свернул газетный лист, положил его в бумажник и встал. Арнольд сунул свой блокнот во внутренний карман пиджака и последовал его примеру.
Кранепуль провожал гостей.
— Конечно, вы должны выполнять свой долг, — говорил он, — но лично мне очень прискорбно слышать, что человек, подобный доктору Николаи, нажил себе неприятности не без моего косвенного участия. Он произвел на меня очень приличное впечатление, иначе я не доверил бы ему свои деньги. А ошибки здесь не может быть, господа?
— Следствие еще не закончено, — отвечал Крейцер, — и мы не можем пока сказать ничего определенного.
Дождь перестал. Холодный и сырой западный ветер срывал листья с лип и забрасывал их через стену во двор к Кранепулю. Собака по-прежнему лежала на пороге своей бело-зеленой будки, словно была не живая собака, а чучело. Двигалась у нее только голова, когда взгляд блестящих глаз провожал гостей до калитки.
Кранепуль привел в движение механизм, и калитка бесшумно распахнулась.
14
Понедельник выдался дождливый и серый. Крейцер сидел в кресле за своим столом, подперев голову руками, и злобно глядел на папку с материалами по делу Николаи. За соседним столом сидел Арнольд и с помощью неотточенного карандаша делал цепь из канцелярских скрепок. При этом он сердито насвистывал сквозь стиснутые зубы.
В комнате было холодно. Сводка, грозившая похолоданием, явно не дошла еще до котельной, либо им тоже не хватало какого-нибудь документика, или во всем был виноват понедельник.
Порывистый ветер выл за углом дома, то и дело начинал хлестать дождь, и из прохудившейся водосточной трубы назойливо и монотонно падала на оцинкованный скат окна дождевая капля. Крейцер поднял голову и, нахмурив лоб, наблюдал, как тяжелая капля разбивается о карниз и обдает окно мелкими брызгами. «Сколько раз я им говорил, чтобы заделали трубу, и хоть бы хны», — сердито думал он.
В серой пелене виднелся пустой и унылый стадион, ряды скамей почернели от влаги. Тросы трех флагштоков на бетонированном цоколе под аркой главного входа скрипели и бились о ржавый металл.