Современный египетский рассказ

Махфуз Нагиб

На широком дворе мечети или в кофейне Салеба собираются мужчины, пьют чай, курят подслащенный табак, платят вскладчину. Слушают последние известия и своих деревенских знатоков, подробно толкующих о беде, что постигла их любимый Египет нынче утром.

В ночь с четверга на пятницу минарет мечети святого Ахмеда Абдаллы ан-Нишаби остается освещенным до глубокой ночи, а то и до утра. В эту ночь к гробнице святого приходит много народу, чтобы исполнить данные когда-то обеты. В большинстве своем это женщины и ребятишки, которые приносят святому обещанное после того, как свершились их незамысловатые мечты. Много клиентов и у цирюльника. Покупатели толпятся перед лавочками. Ведь это святая ночь!

Мурси, возвращаясь

в деревню вместе с остальными мужчинами, размышлял о двух вещах. Первой его заботой был праздник, большой байрам, который начинался в понедельник. До него оставалось всего три дня. А праздник — это покупка обновок для сыновей и мяса к праздничному столу. Роскошь зарезать барана могут позволить себе лишь богатые. Кроме того, нужно было раздобыть денег и на то, чтобы в день праздника дать по монетке своим детям и детям родственников. И еще Мурси раздумывал над услышанным по радио известием о бомбардировке завода в Абу Заабаль.

Когда Мурси по дороге в деревню проходил мимо коптского кладбища, ветер донес до него голос шейха Махмуда с минарета мечети. Он попытался разобрать слова, но расслышал только начало:

— О благороднейший из вопрошаемых, о великодушнейший из отвечающих…

Остальное улетело вместе с ветром. Мурси направился к мечети, совершил омовение, снял башмаки и, взяв их в руки, вошел внутрь. Стоя в ряду молящихся лицом к кибле [51] , он услышал чьи-то слова: «Это гражданский завод недалеко от Абу Заабаль». Мурси прослушал Фатиху, стихи из Корана, отбил положенное число поклонов и, закончив молитву, подошел приложиться к гробнице святого. Когда он вышел во двор мечети, было уже совсем темно. Несколько мужчин, окружив шейха Махмуда, расспрашивали его о случившемся.

51

Кибла — ниша в стене мечети, обращенная в сторону Мекки.

— Обрушьтесь на них всей силой, и людскою и конною, — отвечал шейх Махмуд, закрыв глаза и обратив лицо к небу. Рука его перебирала зерна четок. Мурси не знал, как быть. Ему было холодно стоять на ветру, который разгуливал по двору мечети. Хотелось скорей вернуться в теплый дом, к жене. Но интересно было и послушать. Мужчины уселись в кружок вокруг шейха, и он стал рассказывать им истории из старых времен. Мимо то и дело сновали женщины. Они складывали приношения в большой ларь, стоявший возле гробницы святого, — обет, данный в дни нужды или несчастья, непременно должен быть исполнен, когда горести минуют.

Мурси расправил помявшуюся галабею, обулся и, сплюнув на землю, зашагал к дому, вглядываясь в темноту. Возле дома постоял немного, здороваясь с прохожими и гладя маленького сынишку, выбежавшего к нему с криком:

— Папа пришел! Папа пришел!

Идя в мечеть, Мурси надеялся найти у шейха Махмуда ответ на те вопросы, перед которыми сам он бессильно опускал руки. Но и на этот раз, как уже частенько бывало прежде, спросив шейха и выслушав его ответ, он вышел из мечети со смутным чувством неудовлетворенности, непонимания. Это означало, что мысли, которые не давали ему покоя, придется отложить в дальний угол памяти, где постепенно их будет заволакивать забвение.

Порой случалось, что в голову Мурси приходили не слишком праведные мысли, но с детства он верил, что шейх Махмуд знает все на свете, а на мечеть смотрел не просто как на вздымающийся ввысь минарет, но как на место, куда люди приходят в трудный час.

Дома он уселся на циновку. Жена подложила ему под спину подушку. Один из сыновей забрался на колени к отцу. Мурси расспросил о детях. Потом поднялся, пошел в хлев взглянуть на скотину. Когда он вернулся, ужин уже стоял на низком круглом столике-таблийе.

Жена подкладывала в жаровню высушенные кочерыжки кукурузных початков, чтобы вскипятить ему чай.

— Мне нужны тетрадка и карандаш, папа.

Мурси, не ответив сыну, пробормотал что-то себе под нос и стал торопливо отхлебывать чай, намереваясь снова выйти из дому. Он размышлял о том, что в субботу придется продать на рынке меру кукурузы, чтобы раздобыть денег на праздник.

— Что с тобой, си [52] Мурси?

Это спросила жена, когда он был уже у порога. Ничего не ответив, Мурси вышел. Совершил вечернюю молитву в мечети и направился к кофейне Салеба. Тихим голосом он напевал мелодию грустного мавваля [53] об аль-Адхаме, любимом герое всех жителей округи. Печальная история аль-Адхама щемила ему сердце, рождала горькие мысли. «Все мы странники, — думал он, — и все уйдем в ночь, в далекую страну печали».

52

Си (разг.) — господин.

53

Мавваль — народная песня.

Собравшиеся в кофейне встретили его вопросами о здоровье, о делах. Слабо улыбнувшись, Мурси пожаловался на холод. Выпил еще стакан дымящегося чая и устроился поудобнее рядом с остальными.

— Говорят, на заводе двести человек погибло.

Со всех сторон послышались возгласы. Один из присутствующих держал в руках свежую газету, но в ней не было еще сообщения о налете. Прочитали, что Эбан предлагает прекратить огонь в зоне канала, что Америка сердится на египтян за их военные операции, что пехота переправляется через канал и наносит удары, а авиация обстреливает позиции противника. Из радиоприемника, стоявшего на возвышении, лилась сладострастная песня. Один из мужчин, куривших кальян, извивался всем телом в такт музыке. В помещении было полно дыма. Дымные облака смешивались с клубами пара, поднимавшегося от стаканов с чаем. Мурси встал с места и вышел на улицу. Стояла темная звездная ночь. Сам не зная почему, Мурси начал вдруг вспоминать буквы алфавита, которые учил когда-то давно, до тех пор пока отец не запретил ему ходить в школу — в поле нужен был помощник. Мурси мучительно напрягал память, даже зажмурился, отчего все лицо его сморщилось, но смог вспомнить лишь одну или две буквы. Он безнадежно махнул рукой.

— Наверное, будет вооруженное столкновение с Израилем.

— Я думаю, это неизбежно.

Мурси остановился. Мимо прошли двое подростков, судя по виду, школьников. В темноте он не разглядел лиц. Их слова напомнили Мурси о том, что он слышал в кофейне среди звуков бульканья воды в кальяне и прихлебывания чая. Но тут же мысль его обратилась к старшему сыну, ученику начальной школы, и, забыв все остальное, все заботы, которые целый день не давали ему покоя, Мурси принялся рисовать в своем воображении будущее сына. Как-то внезапно он своим умом осознал, что старания его не напрасны, что в широком мире есть множество прекрасных вещей, которые ему неведомы, но которые изгоняют из сердца грусть, вселяют надежду и придают решимости жить ради сына.

— Да воздаст Аллах за терпение добром, — пожелал Мурси сам себе.

Жена открыла ему дверь, держа в руке керосиновую лампу. При ее свете он разглядел посреди комнаты приготовленные для него мочалку, мыло и чистую галабею.

— Ты почему ушел сегодня?

Жена спросила это мягко, слегка растягивая слова. Но Мурси, не взглянув на нее, молча прошел в хлев. Проверил скот, помочился в углу и, вернувшись в комнату, служившую всему семейству спальней, стал раздеваться.