Современный французский детективный роман
Шрифт:
Он остановился и задумчиво пососал мундштук своей трубки. Жозэ удивленно поглядел на Бари.
— Боюсь, — заговорил опять редактор, — что д'Аржану это дело не по плечу.
— Почему?
— Да, конечно, д'Аржан литератор, хороший критик, это бесспорно. Он вам умело накатает хронику, в общем, свое дело знает, но, мне думается, за этой историей с исчезнувшим лауреатом кроется еще что-то. Этим делом надо заняться вам, Робен… Да, я знаю, вы устали, вы в дурном настроении. Дело колбасника и выеденного яйца не стоило. И все же…
— Простите, но это не по моей части.
Жозэ покачал головой и стряхнул пепел с сигареты. В уголках его детского рта притаилась улыбка.
— Нет, это не по моей части. Я не знаком с литературным миром, с писателями. Я посещаю другие университеты, не имеющие отношения к литературе. Вот если бы речь шла о каком-нибудь красивеньком преступлении в крепко-накрепко запертой комнате или о суде присяжных… А все остальное…
— Ну, ну… Вы же сами признаетесь, что любите все загадочное. Так как же, вопрос решен?
— Подождите-ка. Судя по тому, что я сейчас прочитал, сведения у моих коллег весьма скудные. Присудили Гонкуровскую премию. Как и полагается, предварительно собралось жюри. Рассматривали кандидатуру Воллара и… как ее? Арманды Раймон. Неожиданно кто-то предлагает еще некоего Дубуа. Господа — члены жюри обмениваются мнениями, спорят, короче говоря, выясняется, что «Молчание Гарпократа» — одно из крупнейших литературных событий нашего века. Совершенно своеобразный стиль. Непривычная атмосфера. Невиданные психологические наблюдения. Словом, все признаки гениальности. Итак, решался вопрос, дать ли премию Воллару, или Арманде Раймон, или еще какому-нибудь бесспорному произведению. Жюри колеблется, прикидывает и так и этак, спорит. Никто не знает этого гениального Дубуа, этого таинственного литературного феномена. И вот наступает развязка. Премию присуждают Дубуа, но… Дубуа не является. Его ищут по указанному им адресу. Там нет никакого Дубуа. И до сих пор воз ни с места, и жюри в полном отчаянии.
— Совершенно верно. Ну, а ваше мнение?
Жозэ развел руками.
— А какое у меня может быть мнение? Дубуа оторвал себе Гонкуровскую премию. Где же Дубуа? Кто такой Дубуа? Я знаю не больше вашего. А вдруг это злая шутка… Ведь все возможно…
— Да нет, едва ли кто-нибудь из наших литераторов, написав гениальное произведение, решит остаться анонимом. Нет, это отпадает.
— Кто знает? Редко, правда, но встречаются и среди писателей скромные люди.
У Жозэ загорелись глаза. Усталость с его лица как рукой сняло. Бари дружески хлопнул его по спине.
— Я же вам говорил, это дельце для вас.
— Нет, нет, вы не правы. Моя область — увы! преступление, в бутылке чернил…
— Ну вот, бутылка с чернилами уже есть…
Жозэ встал, бросил на стол кипу газет, которая лежала у него на коленях. Он был небольшого роста, и широкий серый плащ неуклюже сидел на нем.
— Любопытно было бы познакомиться… — Помолчав, Жозэ продолжал: — Любопытно было бы познакомиться с этим романом.
— Конечно, — ответил Бари. — Я и просил д'Аржана поподробнее все разузнать. Но господа из жюри, кажется, не желают ничего сообщать. От издателей отбою нет, но всем отказывают. Ждут лауреата. А я сказал д'Аржану: «Слушайте, старина, выкручивайтесь, как знаете, но вы должны пролистать рукопись и завтра дать нашим читателям полный обзор… Надеюсь, что…»
Телефонный звонок прервал редактора.
— Алло! — сказал Бари. — Алло! Да, это я… Добрый вечер… Ах так… Неужели? Очень хорошо. Великолепно… Я был уверен… Он согласился? Ну конечно, он не мог отказать… Что? Естественно… Жаль… Больше ничего? Вы измотались? Старик Симони взбешен? Да, как можно больше всяких подробностей. Вот именно. Гоните строки. Что? Фотомонтаж со стариком Симони на фоне черного силуэта? Великолепная идея! И можно дать такую подпись: «Мосье Симони, прославленный автор сборника «Цветы тени», в обществе неизвестного лауреата…» В десять часов? Идет, в десять так в десять. Я еще не смог связаться с Морелли. Попробую сейчас. До свидания. Вот именно. Спасибо. Вам тоже…
Бари повесил трубку.
— Звонил д'Аржан.
— Что он сказал?
— В общем, ничего нового. Жюри неистовствует. Старик Симони, — вы знаете, поэт Симони, — тоже рвет и мечет. Он говорит, что это позор для Гонкуровского комитета, и собирается отдать под суд шутника. У д'Аржана превосходная мысль — смонтировать фотографию Симони на фоне силуэта, который будет изображать неизвестного лауреата.
— Недурно!
— Да, чуть не забыл самое главное. Д'Аржану удалось кое-что вытянуть из Морелли. Вы слышали о Морелли? Он пишет исторические повестушки. Это друг нашей семьи, он не смог отказать нам и дал небольшую информацию. Д'Аржан встретился с ним и засыпал его вопросами. Но самое главное так и остается тайной. Мосье Дубуа по-прежнему скрывается. Морелли читал роман и пересказал д'Аржану содержание. Фабула несложная. Это описание одного преступления.
— Детектив?
— Нет, по-моему, нет. Насколько я понял, это нечто вроде мемуаров. Мемуары человека, который поставлен перед необходимостью совершить убийство. Понимаете? Я же говорю, вам стоит заняться этим делом.
Жозэ рассмеялся.
— Убийство на бумаге! В общем, мосье Дубуа рассказывает историю одного преступления.
— Вот-вот.
— Но сделать отсюда вывод, что убийство было совершено, по-моему, довольно смело.
— Говорят, что преступление описано с большой силой.
Жозэ, посвистывая с нерешительным видом, раскрыл свой портсигар и, поглядев Бари в лицо, сказал:
— У меня есть предложение, которое должно вам понравиться. Вы ведь любите броские заголовки? Предположим, что убийство, описанное Дубуа, действительно самое что ни на есть настоящее.
— Так.
— В таком случае на первой полосе можно дать сногсшибательный заголовок.
Жозэ вынул сигарету, медленно покрутил ее между пальцами и, прищурившись, продолжал:
— Именно сногсшибательный: «Убийце — Гонкуровская премия». От такого заголовка интеллигентного поэта Гастона Симони может хватить удар. Недурно, а? «Убийце — Гонкуровская премия». «Убийце…»
3. Гроздь гнева
Ясность — вежливость писателя.
Д'Аржан, элегантный молодой человек лет тридцати, улыбнулся и левой рукой поправил шелковый платочек, который торчал у него из верхнего кармана пиджака.
— Да что вы, я нисколько не обижен. Раз Бари так настойчиво предлагает вам заняться этим делом, значит, на его взгляд, оно выходит за рамки литературы. Думаю, что он прав. У него есть нюх. Он образцовый главный редактор и превосходно разбирается, что может сегодня или завтра пойти под шапкой на первой полосе. У него какой-то дар предвидения.