Современный шведский детектив
Шрифт:
— Пренебрегать Вагнером нынче немодно, — сказал он, — и прямо-таки опасно. В вашем с Камиллой кругу я прослыл музыкальным невеждой. А ведь в свое время я ходил в любимцах у Альберты Люнден. Пускай я был самым невежественным, зато подавал большие надежды. Комиссара одарили широкой и открытой улыбкой. Эта улыбка вмиг сделала Полли Томссон очень хорошенькой.
— Правда? Ты учился у Альберты?
— Истинная правда. Она обычно замещала отсутствующих учителей. У таких заместителей мы, как правило, на головах ходили, но музыкальные уроки фрекен Люнден были для нас праздником, никто и не думал безобразничать. Она устраивала викторины, уроки по нашей собственной программе, мы выступали, пели песенки. Бывало, взбредет кому-нибудь в голову поиграть на барабане — пожалуйста, барабань на здоровье. Ее методика учить игре на фортепьяно была удивительно современной. Меня, например, Альберта никогда не заставляла играть гаммы или разучивать этюды Шопена, она позволяла мне импровизировать. Так, играючи, и добивалась нужного результата. Но главным образом я учился, слушая, как играет она сама, она была изумительная пианистка. Бывало, после такого урока мчишься домой и упражняешься, упражняешься, чтобы играть так же. Но ты знаешь все это лучше меня, твои воспоминания свежее.
— Пожалуй, — согласилась Полли, — но весь ужас в том, что скоро я уже не смогу вспомнить, как она играла и как выглядела. У меня в голове вертятся только случайные обрывки ее рассказов.
— Какие, например?
— Боюсь, высокие материи мне недоступны, — удрученно призналась Полли. — Потому что все мои воспоминания связаны с деньгами и житейской прозой. Она рассказывала, что семья ее жила очень бедно, отец был торговцем, из тех, кого вечно преследуют неудачи. Он постоянно разорялся, они то и дело продавали или закладывали мебель. Неприкосновенными оставались только пианино Альберты и книжный шкаф Рудольфа. Они недоедали, сидели в долгах, зато откладывали по грошу, лишь бы дать Альберте музыкальное, а Рудольфу — духовное образование. Рудольф стал пастором, получил приход в Лубергсхюттане и подружился с управляющим завода Фабианом, про которого все знали, что у него денег куры не клюют. Ему так и не удалось расплатиться с долгами за учение, Рудольфу Люндену, разумеется, не Фабиану. У Альберты в Скуге была славная квартирка, но годы шли, учеников становилось все меньше и меньше, с деньгами — туже, ей опять пришлось продавать мебель. Под конец у нее оставались только кровать, стул да пианино. В это время к ней и посватался Фабиан. Вот когда она зажила: у нее появилась розовая вилла на берегу озера, «бехштейн», картины, серебро, персидские ковры, дорогие сервизы и шторы. Внезапно Полли насторожилась:
— Тебе смешно? Я ведь предупредила, что помню одну чепуху. Не думай, Альберта была не такая глупая, какой выглядит в моем рассказе. На самом деле деньги для нее ничего не значили, она любила дядю Франса Эрика. И меня тоже.
— То, что ты рассказываешь, вовсе не глупо, — успокоил ее комиссар Вийк. — Даже твой беглый рассказ о ее жизни звучит как увлекательная история Яльмара Бергмана [29] или Диккенса. Только почему ты зовешь свою приемную мать просто Альбертой, а приемного отца — дядей Франсом Эриком?
29
Яльмар Бергман (1883–1931) — прозаик, прозванный «шведским Диккенсом».
— Потому что он был намного старше ее. Ему было шестьдесят восемь, когда они поженились и подобрали меня в Лубергсхюттане. А ей только что исполнился пятьдесят один год, и по сравнению с ним она была молодая, энергичная и красивая.
— Ну, красивой я бы ее не назвал, — заметил комиссар. — Хотя сразу было видно, что личность незаурядная.
— То же самое сказал и Эдуард, когда впервые увидел ее в крещенский сочельник, — сухо заметила Полли.
— Ну вот и последний съезд перед Кульбеком, теперь скоро и Чёпинг. А что это за Эдуард?
— Один противный парень, перед которым стелется Мирьям. Ради него она на все готова. По-моему, он тянет из нее деньги. Мирьям нашла его в какой-то датской больнице, приехал он то ли из Бразилии, то ли из Венесуэлы, но хорошо говорит по-шведски.
— Красивый малый?
— Ни капли, — решительно ответила Полли. — Только Мирьям и считает его красивым. Она повсюду таскает его за собой. Недавно вырядила его в черный костюм и привезла на кремацию. Дядя Рудольф прямо из себя вышел от такой бестактности.
— Потому что они с Мирьям не женаты?
— Да, и еще потому, что в церкви она усадила его среди нас, на скамье для родных. Но Мирьям и дядя вечно на ножах. У них разные взгляды буквально на все. На еженедельник, на женщин-пасторов, на цвет автомобиля, в котором едут на похороны, на таяние снега в Лубергсхюттане — на все.
Они миновали длинный виадук у въезда в Чёпинг.
— Словом, — подытожил Кристер Вийк, — опись имущества обещает быть весьма драматическим событием.
— Боюсь, что да. Ужасно хочется удрать подальше и выждать, пока улягутся страсти.
— Но ведь ты, как я слыхал, тоже наследница? Почему ты говорила Камилле, что не рассчитываешь ни на какое наследство?
— Это мне внушили еще в раннем детстве, — горько призналась Полли.
— Кто же внушил? Альберта или управляющий Фабиан?
Полли сдвинула темные брови, она была смущена.
— Главным образом он. Помню, как-то вечером, незадолго до смерти, он отвел меня в свой кабинет и там с глазу на глаз попытался объяснить мне, что со временем я останусь одна и мне придется жить самостоятельно, — мне было тогда лет восемь, не больше. Я не поняла и половины из его слов, но он все время, как припев, повторял одну и ту же фразу: «Все Альберте, все Альберте».
— Как ты к нему относилась? Так же, как к Альберте?
— О нет. Он был такой старый и важный, я его боялась. Конечно, я уважала его, восхищалась им, но любила я только Альберту.
Перед Арбугой, на прямом и безопасном отрезке пути, Кристер Вийк внезапно повернулся к Полли, и, застигнутая врасплох, она несколько секунд была вынуждена смотреть ему прямо в глаза.
— Я понимаю, смерть Альберты — тяжкий удар для тебя, — сказал он. — Но ты чего-то не договариваешь. Ты боишься, Полли. Чего ты боишься?
8. СИДИМ РЯДКОМ — ГОВОРИМ ЛАДКОМ
Может, в другое время Полли нашла бы в себе силы ответить.
Но в Арбуге их встретила вода. Случай был упущен. — Кристер, смотри, полиция перекрыла дорогу.
— Да, какое-то шоссе закрыто, возможно, наше. Молодой полицейский подтвердил его догадку.
— Шоссе Двести сорок девять между Феллингсбру и Фрёви наглухо перекрыто. Внизу, в долине, положение продолжает осложняться. В четверг отменили один поезд через Эрваллу, а вчера и все остальные. Вода поднялась над рельсами на тридцать сантиметров. А теперь одно за другим выходят из строя шоссе. В Эребру вам лучше всего ехать по Е-восемнадцать.
Возле переправы через реку Полли попросила:
— Остановись на минутку, если можно. Мне хочется посмотреть.
На мосту, несмотря на солнце, было зябко. Мирная река превратилась в широкий бурлящий поток, который в любую минуту грозил смыть с берега все красные коттеджи.
С комиссаром Вийком поздоровался какой-то фоторепортер. Кивнув на воду, он сказал:
— Видали, как разлилась? Почище Рейна или Дуная. Красивое зрелище, если бы не опасность.
— Да, — задумчиво отозвался Кристер. — Вода идет с гор, из Лённстада и Скуги. Тебе что-нибудь известно про те места?