Современный шведский детектив
Шрифт:
— Рада, небось, что тебе достался этот сарай? Полли кивнула, и глаза ее наполнились слезами.
— Ужасно. Я люблю этот сарай больше всего на свете.
— А ты знала, что он достанется тебе?
— Даже не подозревала. Правда, я говорила Альберте, что Стокгольме мне плохо, но она не желала и слышать об этом. Твердила, что мое будущее в Стокгольме и что я должна к нему привыкнуть. Тише! Слушай, что это там свистит за окном?
— Ветер.
— Откуда он дует? Со стороны Хаммарбю?
Еспер понял ее испуг. Если северо-восточный ветер усилится, то вода затопит прибрежные дома. Уговаривать Полли спуститься вниз больше не требовалось. Она первая слетела по лестнице и ринулась на веранду.
Там царили мир и согласие. Дверь в сад была плотно закрыта, а определить уровень воды из окна было невозможно.
Майские сумерки уже сменились зловещей, ненастной тьмой, но на столике, на полках и консолях — всюду, где стояли цветы Альберты, — горело множество ламп под вышитыми абажурами. На диванах, под портретом прекрасной Франциски, вокруг низкого кофейного столика расположились пять человек. Их так захватила беседа об индейцах Амазонии, о тропических ядовитых змеях и насекомых, что никто не обратил внимания на Полли и на ее тревогу.
— Как вода? Кто-нибудь из вас проверял, поднялась она или нет?
Адвокат Странд улыбнулся Полли и шепнул ей:
— Садись рядом. Хочешь кофе? Пастор поднял палец и шикнул на них:
— Ш-ш! Наш молодой друг рассказывает удивительные вещи о своей экзотической родине.
Рудольф Люнден был в длинном пасторском сюртуке с брыжами. Да и мог ли он быть в чем-то другом?
На Лиселотт было неизменное черное платье с ослепительно белыми манжетами. Преодолев, судя по всему, свою неприязнь к Эдуарду Амбрасу, она возбужденно сообщила:
— У Эдуарда есть магический амулет, он обещал нам его показать.
Еспер — по-прежнему стоя — вздохнул и налил себе кофе. Полли присела на табурет возле рояля. Отсюда Эдуард был виден ей в профиль. Он расстегнул голубую рубашку и снял с шеи золотую цепь с медальоном. Амулет пошел по рукам, вызывая восхищенные возгласы и замечания.
— Голубой медальон, — воскликнула Мирьям и приложила его к своему васильковому платью. — Почему я не видела его раньше?
— Какой большой. И тяжелый, — сказала Лиселотт. — Но очень красивый.
— Необычное украшение, — заметил пастор. — Никогда бы не подумал, что это амулет. Стало быть, он должен охранять тебя от несчастья?
— Золото, бирюзовая эмаль, жемчуг и рубины, — с видом знатока рассуждал Сванте. — Если этот медаль он сделан в Европе, то, наверно, в середине прошлого века.
Наконец амулет лег на ладонь Полли. Эмаль холодила кожу, и, как правильно сказала фру Люнден, он был весьма увесистый. Под выпуклой крышкой медальона явно что-то хранилось. Полли захотелось посмотреть, что же там спрятано.
— Не открывай! — испугался Эдуард.
— Почему? У тебя что в медальоне, яд? — насмешливо спросила Полли.
Эдуард прищурился.
— Не просто яд, а ядовитое насекомое, — ответил он. — Я покажу. Только осторожно, не дотрагивайся до него.
— Что это? Фу, паук! Позолоченный паук! Какой противный хвост, почему он такой длинный и изогнутый?
— Это скорпион, — надменно сказал Эдуард. — Он золотой. Но жало у него ядовитое. Яд настоящий, высокой концентрации и действует мгновенно.
13. ИТАК, НАСЛЕДНИК ИЗВЕСТЕН
— Скорпион! — содрогнулась Лиселотт.
— Золотой скорпион! — Мирьям была скорей восхищена, чем испугана.
Даже Еспер Экерюд заинтересовался амулетом. Пообещав соблюдать осторожность, он взял в руки открытый медальон и стал внимательно изучать золотого скорпиона. Изнутри медальон был выложен бархатом цвета морской волны. Казалось, насекомое, словно живое, крепко вцепилось в бархат своими острыми клешнями. Жало на конце изогнутого хвоста было защищено специальным золотым колпачком.
— Тонкая работа, — сказал Еспер. — Кто его сделал?
— Один ювелир, эмигрант, сделал эту штуку в Каракасе во время второй мировой войны.
— А как же яд? Значит, яд в нем тридцатилетней давности?
Эдуард сверкнул белозубой улыбкой.
— Нет, яд нужно обновлять каждый год, иначе амулет потеряет свою силу. Не беспокойтесь, яд здесь относительно свежий.
— Какой яд — скорпиона?
— Разумеется. Его сгущают путем выпаривания и заполняют им бороздки на игле, которая скрыта под колпачком. Достаточно вонзить эту иглу в вену, чтобы убить человека.
— Ты слишком легкомысленно хвастаешься такой опасной вещью, — упрекнул его пастор.
Взяв медальон у Еспера, он с отвращением рассматривал смертоносное насекомое.
— Талисман должен приносить счастье, а не страдание и горе, — сказал он. — Я не понимаю, зачем ты повсюду таскаешь с собой это омерзительное орудие смерти.
— Я родился под знаком Скорпиона, — серьезно начал, объяснять молодой латиноамериканец. — И мой отец тоже родился под этим знаком. Раньше амулет принадлежал ему, и, если его судьба была хотя бы вполовину такой яркой и драматической, как рассказывают, он наверняка нуждался в амулете. Скорей всего, яд предназначался не для врагов, а для него самого, на крайний случай.
— И он воспользовался этим ядом? — сурово спросил пастор.
— Нет. Его застрелили из пистолета. Пуля попала прямо в сердце. Через год ему исполнилось бы тридцать. Я тогда еще не родился.
— Значит, амулет ему не помог?
С легким презрением Рудольф Люнден защелкнул медальон и протянул его Полли, которая покинула свое место у рояля, чтобы еще раз взглянуть на удивительного золотого паука.
— Неважно, обладает он магическими свойствами или не обладает, — сказал Эдуард Амбрас, — но этот скорпион — память об отце, и я дорожу им, даже если со стороны это кажется нелепым.