Совсем недавно…
Шрифт:
Но как бы он ни утешал себя этими думами, а уезжать из города, так и не увидевшись с Катей, было грустно.
Как и было договорено, он позвонил Хохлову, и тот сказал, что через два часа в дивизию идет легковая машина и, если Лавров хочет… Конечно, на машине было удобней. Ехал подполковник Седых; фамилия эта ничего не говорила Лаврову. Седых поздоровался с ним сдержанно, но видно было по всему, он рад был попутчику, — ехать предстояло, «если не нарушать правил», часов пять с лишним.
Они еще не успели выехать из города, а Седых всё уже знал о Лаврове и не удивился переводу из старой части в эту — что ж, дело обычное.
Сам Лавров стеснялся задавать вопросы Седых. Откинувшись на мягкую спинку сиденья, Седых заговорил сам, медленно, часто задумываясь, словно бы припоминая, что ему еще надо сказать:
— …Вы едете в прекрасную часть. Судите сами: прорыв блокады Ленинграда, разгром фашистов у Нарвы, освобождение Таллина…
Затем Кенигсберг, Кранц, Штеттин… — Седых с удовольствием называл эти города, вехи славного пути дивизии. — Конечно, есть части, дравшиеся под Москвой, в Сталинграде, бравшие Берлин. Но мы, как видите, тоже делали свое дело. Работа вам предстоит солидная, товарищ Лавров. Народ у нас хороший, сойдетесь быстро. Вы в какой батальон? К Москвину? Отличный офицер, спокойный и знающий…
Так Седых знакомил Лаврова с частью, потом разговор как-то само собой перешел на семейные темы; Седых рассказал, тоже с неприкрытой гордостью, что у него две дочери, славные такие девчушки.
Лавров сказал:
— Я холост.
— Вам сколько лет?
— Тридцать один.
— Пора, пора, — улыбнулся Седых. — Ну, вот мы и приехали.
Они вместе вошли в домик, где помещался штаб полка, и Седых, не дослушав, что Лаврову надо представляться начальству, куда-то ушел. Лавров остался один, пусто было и на улице, не у кого было спросить, где находится дежурный по части или командир полка. Лавров постучал в одну дверь, ему не ответили, в другую — тоже закрыто, он выглянул тогда за окно и увидел, что к штабу идет какой-то офицер.
— Пусто, что ли? — спросил офицер. — Это всегда так перед инспекторским смотром.
В тоне, каким были сказаны эти слова, Лаврову послышалась усмешка, он не ответил.
— Вы что, новенький? Представляться? Подполковник Седых, кажется, в городе.
— Разве он командир полка?
— Ну да, а то кто же… А я вот к начштабу пришел, вроде бы на проборцию, — он усмехнулся, — фитилей у нас не жалеют. Вы на какую должность?
— Заместитель командира батальона.
— Ну, это полегче. У меня вот — транспортная рота, одна морока.
Он замолчал, видимо, «заскучав» по поводу предстоящего выговора, и Лавров тоже не начинал разговор, — что-то ему не по душе были эти словечки — «проборция», «пусто перед смотром». Когда он вышел через час из штаба полка, он уже и думать забыл о командире транспортной роты. Седых принял Лаврова хорошо. Правда, на этот раз подполковник был суше, но напоследок он особенно ласково пожал Лаврову руку и сказал подчеркнуто, с особым нажимом:
— Приглядывайтесь к людям. Ну, удачи…
Командиру батальона Лавров сразу доверил все свои печали:
— Я, попросту говоря, не знаю, с чего у вас начинать…
Для Лаврова начались трудные дни. С утра до вечера, до отбоя, он проводил время то на стрельбищах, то в «классах». Эти «классы» были необычными. Просто обнесено двадцать квадратных метров плетенным из прутьев заборчиком, а вместо крыши — голубое небо.
С первых же дней в глаза ему бросились недостатки. У нескольких лейтенантов — командиров взводов — были неважно подготовлены уроки по истории СССР, один молоденький, только что прибывший из училища, провел свой урок так серо, что Лавров после отвел его в сторонку и прямо спросил:
— Скажите, для кого вы рассказывали про походы Суворова?
— Для солдат, разумеется.
— Нет, не для солдат. Вы познакомились уже с личным составом взвода?
Лейтенант весь зарделся, как девушка, и отрицательно покачал головой:
— Нет, не успел еще.
— Ну, так вот: у вас во взводе только трое с шестилетним образованием, ниже нет. В основном — образование семилетнее. И это не только у вас, так почти повсюду. Зачем же вы рассказываете им то, что они знают не хуже вас. Мало работали, надо работать больше…
Но вместе с тем в глаза ему бросилось и другое. Как и всюду, здесь люди жили слаженной, рабочей жизнью, спокойно и уверенно. Подъем, зарядка, потом занятия, а вечером — отдых, и Лавров с удовольствием прислушивался к молодым, сильным, здоровым голосам, крепкому смеху, к выкрикам на волейбольной площадке, к неторопливым беседам на традиционных «перекурах» старшины второй роты Шейко.
Шейко был старослужащим, прошел с дивизией не одну сотню верст, она для него была и домом родным и семьей. Жизненный опыт Шейко, этого грузного, но удивительно ловкого украинца, поражал Лаврова. И начитан был Шейко солидно, в палатке у него постоянно появлялись новые книги, и чего-чего только не было тут: и «Анна Каренина», и «Сочинения А. Островского», и Флобер, и томик стихов Блока, оказавшийся в библиотеке, и, наконец, масса политической литературы, которую старшина читал с особой охотой.
Через несколько дней после приезда Лавров зашел на этот вечерний перекур к Шейко и, никем не замеченный, сел в сторонке, за гранитным валуном, заранее приготовившись услышать что-нибудь интересное. Вокруг старшины сидело человек пятнадцать. Все доставали курево, чиркали спичками, с удовольствием делали первые затяжки. Людям, уставшим за день, приятно посидеть, покурить и поговорить о том, о сём.
— Ну, так о чем сегодня рассказать? — спросил Шейко. — Душещипательное?
— Отставить душещипательное. Научное давай.
— А ну его! Что-нибудь повеселее, байку к примеру.
— Байку так байку. — Шейко лукаво, для вида, задумался.
Все подвинулись к нему ближе и уже заранее улыбались, подталкивая друг друга: ну, держись, сейчас начнется.
— Как я с англичанами разговаривал, — рассказывал, нет?
— Нет, не рассказывал, давай!
— Ну, дело было такое… неофициальное. Поехал я прошлой осенью в город, зашёл к земляку. А он, знаете, в новом доме на проспекте Мира… такой дом шестиэтажный, в прошлом году только построили. Словом, въехал он туда на новую квартиру, и от завода недалеко, и квартирка дай боже мистеру Твистеру. Приехал, значит. И, значит, по случаю встречи сели мы за стол. Вдруг — звонок. Его жена пошла открывать, слышим, извиняются в прихожей, потом входят. Поглядели мы с Грицко и ахнули: англичане, ей-ей! Делегация какая-то. Выступил тут один наш, провожатый, надо думать: так и так, говорит, приехали они к нам, говорит, поглядеть, как живут советские рабочие, простите, говорит, за вторжение. Что ж, думаю, такое вторжение мы одобряем, ежели у тебя виза есть. Ну, походили они по квартире… Газовую ванну оглядели. Ну, понравилось. Один из них очень здорово говорил по-русскому, чёрт его знает, где насобачился. Гляжу, он меньше всего на хозяина внимание обращает, всё ближе ко мне да ко мне.