Союз нерушимый
Шрифт:
Вот и мой барак - коричневый, немного покосившийся, с облупившейся у земли краской. Забавно, теперь я действительно считал его своим, словно и не осталась пустовать моя служебная квартира. Интересно, как там Манька? Наверное, Палыч вешается с его закидонов, ибо Иммануил - зверь гордый и не забывающий показать, кто в доме хозяин.
Когда я шёл через полутёмную кухню, лязгая подкованными сапогами по чёрным доскам пола, старуха, вечно сидевшая у окна и считавшая, что здороваться ниже её достоинства, проводила меня хитрым взглядом.
Забрав из комнаты пакет и добавив туда остальные гостинцы, я в очередной раз постучал в дверь к Марии. Потом снова. Простояв так около половины минуты, я расстроился, поняв, что встречи опять не получится, но тут дверь с тихим скрипом приоткрылась и оттуда на меня удивлённо взглянула Мария.
– Здравствуйте!
– я улыбнулся во все тридцать два зуба и протянул презент.
– Я уезжаю, вот, возьмите. В знак благодарности. Спасибо вам!
Соседка начала тихонько отказываться, отпихивая меня, но я решил, что она скромничает, проявил настойчивость и упрямо пытался всучить подарок, пока из-за неверно рассчитанного усилия дверь не распахнулась и я не увидел полностью лицо Марии. Под левым глазом темнел, переливаясь всеми оттенками от жёлтого до чёрного, огромный синяк.
Я оторопел.
– Это не то, что вы думаете, я ударилась, - полушепотом затараторила соседка, оправдываясь, но её прервал пьяный голос из-за спины.
– Это кто там ещё?! Этот твой?
Дверь прикрыли:
– Никто! Баб Варя зашла, за солью.
– Я мужика слышал! Так и скажи, что это твой...
Шаги. Дверь распахивается и на меня бросается нечто, пахнущее потом и перегаром. Мария отлетает в сторону, судя по звуку что-то опрокинув и разбив, а я от неожиданности отступаю в коридор.
– Успокойся!
– попытки меня ударить были просто смешны, но трогать его я не хотел, резонно опасаясь ненароком зашибить.
Пятясь от взбешённого муженька, похожего сейчас на ветряную мельницу во время урагана, я отступил в кухню.
– Так его, кобеля!
– подала голос старуха. Я обернулся - настоящая фурия. Глаза горят, беззубый рот раскрыт, седые волосы выбиваются из-под платка, даже привстала со своей табуретки от впечатлений.
– Вдарь ему!
"Вдариватель" в семейных трусах и неизменной бело-жёлтой майке увидел, что трибуны ему рукоплещут и пошёл в атаку с удвоенной силой.
– Стой, дурак!
– рявкнул я.
– Зашибу!
– Вдарь! Вдарь! Не будет к жене законной ходить!
Опустившийся офицер сделал большую ошибку - припёр меня к стене. Несмотря на желание оторвать пьянчуге голову, я сдержался и отвесил ему пощёчину - звонкую и хлёсткую, но и её было более чем достаточно. Сосед, закрутившись волчком, опрокинулся на пол и затих. Честное слово, я не хотел этого делать, но пришлось.
– Ой! Ты что ж делаешь-то, ирод!
– заголосила старуха, но я замахнулся, и она тут же сползла на пол с криком: - А-ай! Помогите! Убивают!
Незадачливый муженёк перевернулся на спину и сверкал глазами, держась за красную щеку.
– Ещё раз узнаю, что бьёшь её, - вернусь и руки оторву, понял?
– прорычал я и, подняв глаза, растерялся от того, что на меня налетел какой-то странный вихрь - белый и сыплющий оскорблениями.
– Вы что наделали?
– кричала Мария, слабо колотя меня своими маленькими веснушчатыми кулачками.
– Зачем? Уходите! Уходите отсюда!
– она вытолкала меня и захлопнула дверь перед моим носом. Я прислушался и разобрал приглушённые голоса, доносившиеся изнутри.
– Больно? Больно, мой хороший? Давай, вставай осторожненько. Аккуратно...
– Нахрен пошла! Шалава!
Уже почти добравшись до станции метро-3, я осознал, что всё ещё сжимаю в руках тот злосчастный пакет с продуктами. Никогда, ни в той жизни, ни в этой, я ещё не чувствовал себя таким идиотом, как сегодня.
"Ну и к чёрту", - высыпав содержимое пакета в вещмешок, я бодро зашагал к метро, размышляя над деталями предстоящей операции, которая обещала быть очень и очень сложной.
23.
Огромный транспортный самолёт сверкал красными габаритными огнями.
Он стоял на взлётно-посадочной полосе, освещённый протянувшимися сквозь дымку белыми длинными лучами прожекторов - тёмно-зелёный, массивный, похожий на шмеля из-за "брюшка" пассажирского отделения. От двигателей шёл пар, клубившийся в бледных лучах и красноватом свете габаритов.
Техника уже погрузили - по стальному пандусу, ведущему в грузовой отсек, затащили платформы с тройкой БТР. Грозные боевые машины были по самую макушку увешаны дополнительными бронещитами и кубиками динамической защиты, придававшими им инопланетный вид.
За ними проследовали тяжёлые пехотные модификации "УАЗов", которые язык не поворачивался по старой памяти назвать уазиками, поскольку по бронированию и вооружению эти толстячки ненамного отставали от БТР - пулемёты, ракеты, автопушка в башне.
Потом грузовики, опечатанные ящики, металлические контейнеры, на ржавых боках которых по трафарету были выведены предупреждающие надписи, и, наконец, в последнюю очередь разрешили грузиться нам. "Нам" - это двум десяткам солдат, сержантов и офицеров.
Последние возвращались из отпусков и потому были мрачны. Со мной держались настороженно и отстранённо: чувствовались отчуждённость и презрение обычных людей к клонам. Даже звание не помогало. К тому же, младший лейтенант - это ни то ни сё, уже не сержант, но ещё не полноценный офицер и потому чёрт знает, куда его девать и что можно доверить.
Клоны были слегка взволнованы, поскольку многие из них летали впервые и не могли побороть мандраж. Совсем "свеженькие", только-только из пробирки, и потому выглядевшие, как пятнадцатилетние подростки. Скоро, не пройдёт и года, они созреют в огромных громил, готовых переносить все тяготы и лишения воинской службы.