Союз нерушимый
Шрифт:
"Нельзя!" - перевалиться через край и упасть на пол. Сознание терять тоже "Нельзя!" Но как же больно...
"Нельзя!" - ползти в сторону, подальше от самоходки. Выбраться во что бы то ни стало. Только не умирать, только не сейчас, только не так. Не в преддверии "Большого Концерта".
"Нельзя!" Силы уходят. Конечности не слушаются. Тело немеет. Я оглядываюсь и вижу, что оставляю позади кровавый след.
Когда плита с лежащим поверх неё моим телом проваливается вниз, в пустоту, я понимаю, что мне не казалось, и здание действительно повреждено больше, чем я предполагал раньше.
Удар, практически неощутимый из-за того, что я больше ничего не чувствую.
Ослепшие глаза закрываются, лишь в мозгу остаётся гореть, словно яркая неоновая вывеска, мысль: "Нельзя!"
Чьи-то сильные руки подхватывают моё тело, укладывают на жёсткий стол, в два счёта срывают броню, шинель и остальную одежду.
И перед тем, как пришла тьма, я увидел самое жуткое зрелище в своей жизни: надо мной склоняются четыре уродливых женских лица, вымазанных в белой пыли.
22.
Потолок не был белым.
Почему-то все считают, что потолки в больницах и прочих подобных казённых учреждениях, куда попадают главные герои книг, фильмов и игр должны быть белыми, и в этом смысле я сломал стереотип.
Мой был жёлтым - цвета старой книжной страницы. По нему расплывались круги разной насыщенности: от совсем незаметного, близкого к белому, до почти что коричневого. Последние находились возле серой трубы, протянувшейся из потолка к батарее. Перед тем, как полностью вернуться в сознание, я успел заметить, что новую краску наносили прямо поверх облупившейся старой, не зачищая, отчего поверхность трубы напоминала географическую карту неизвестной страны.
В тесной палате едва-едва помещалась кровать и тумбочка нежно-голубого цвета с написанным белой краской инвентарным номером. Окон не было, свет давал висевший под потолком плафон, похожий на таблетку. Внутри него я видел тёмные точечки дохлых мух.
На удивление, первой мыслью стало не "Где я?" и даже не "Почему ничего не болит?"
Я с наслаждением подумал: "Наконец-то, выспался", - и едва поборол желание повернуться на бок и заснуть.
Секундой позже пришло понимание, что это невозможно: я был прочно пристёгнут к кровати стальными наручниками, а к венам обеих рук вели рыжие трубки капельниц. Это подстегнуло воспоминания и запустило мыслительный процесс. Память и предположения навалились скопом и закричали наперебой, как во время вечеринки-сюрприза, когда включается свет и в комнате оказывается целая куча народу. Усилием воли я успокоил весь этот парламент и давал слово всем по очереди.
Кажется, я влип. Кости и мышцы не болят - это плюс, но я в "браслетах" и нахожусь чёрт знает где. Прислушавшись к ощущениям, открыв и закрыв рот, дабы прочувствовать атмосферное давление в ушах, я сделал вывод, что нахожусь где-то ниже уровня земли. Значит, подвал. Плохо, очень плохо.
Нужно было осмотреться и подметить хоть какие-нибудь детали.
Дверь, ведущая в палату, была самой простой, чуть ли не фанерной, но это ничего не значило: судя по звукам, вернее, их полному отсутствию, она очень хорошо изолировала от окружающего мира. Либо я лежал в настолько глухом подвале, что тут было просто некому и нечему звучать.
На тумбочке стеклянный графин с водой и жестяная кружка.
Я обдумал перспективу превращения этих вещей в оружие: графин можно разбить и сделать "розочку", а кружку... Не знаю, кидать в голову. Стойка капельницы может трансформироваться в копьё, особенно, если привязать к ней иглы или сломать под углом. Либо придавить один край ножкой кровати, чтоб он расплющился - остроты для того, чтобы кого-нибудь проткнуть, будет вполне достаточно...
Я занимался подобными умственными упражнениями целую кучу времени: точнее определить не получалось, поскольку всё железо было отключено, и я не мог даже в тетрис поиграть, пока валялся без движения.
Перебрав все известные мне факты о палате, сопоставив со вчерашними (вчерашними ли?
– могло пройти сколько угодно времени) событиями и выдумав несколько теорий моего появления здесь - от самых вероятных до откровенно бредовых, я с известной долей сожаления пришёл к выводу, что нахожусь в "Лебедях".
А это значит, будут пытать.
Как старыми проверенными временем методами, вроде избиения до потери пульса, так и новыми, порождёнными эпохой всеобщей киборгизации. Например, в конторе любили такую штуку: подключали к голове допрашиваемого пару кабелей и транслировали в мозг сутки напролёт оглушительную музыку. Или галлюцинации - кому понравится увидеть и в полной мере почувствовать себя в бассейне с тарантулами? Но это грубо и недостойно настоящего джентльмена. При должном уровне мастерства сотрудники Конторы могли транслировать "клиенту" свои мысли, буквально сводя его с ума. Я не знал, как это: не понимать, какая мысль принадлежит тебе, а какая - хитрому следователю, и, честно говоря, не особенно стремился испытать это на собственной шкуре.
Ну и, разумеется, старый добрый и уже успевший выйти из моды "мозголом", когда данные из головы извлекаются напрямую, безобразно и безвозвратно калеча личность, сознание и рассудок.
Занятый этими невесёлыми мыслями, я услышал где-то далеко-далеко отсюда шаги - и меня бросило в жар. Я мысленно обругал себя, упрекнув в трусости, но ничего не мог поделать: звук приближающихся шагов в абсолютной тишине заставлял моё сердце выпрыгивать из груди.
Шаг. Шаг. Шаг. Шаг.
Всё громче и громче, ближе и ближе, всё жарче и жарче - я мгновенно покрылся нервным потом.
Неизвестный замер перед дверью, и я замер вместе с ними, внутренне сжавшись и приготовившись к худшему. Вошедший в палату мужчина не был похож на врача, скорей, на мелкого-мелкого совслужащего.
Именно такие агенты - серенькие, лысенькие очкарики в кривых костюмах от "Большевички" и врождённой сутулостью - были надеждой и опорой КГБ, а вовсе не накачанные красавцы, умевшие стрелять по-македонски и разбираться в элитных винах.
Именно такие агенты работали долго и счастливо - тихони, сумевшие вовремя стать незаменимыми, но сохранившие реноме безынициативных слизняков.
– Здравствуйте, товарищ сержант!
– сказал он.
– Как самочувствие?
Сержант? Да, я маскировался под него, но... Интересно, очень интересно.
– Здравствуйте!
– отозвался я. Голос оказался очень слабым и тихим, поэтому пришлось откашляться. Удивительно, но это не повлекло режущую боль в груди.
– Самочувствие хорошее. Я здоров?
– Советская медицина творит чудеса, - улыбнулся неизвестный уголками губ.
– Рад, что вам лучше. Тем не менее, придётся ещё полежать какое-то время и пройти одну достаточно болезненную процедуру. Вам приходилось уже получать ранения?